Опасная профессия

Чувство безопасности от содеянного, от совершения тягчайшего греха, которое, и предположить не в силах, я все же смог, переступив порог, сотворить. Спокойно, легко, повинуясь только появившейся и захватившей идее, сумасшедшей бредовой, пробившей из ниоткуда дорогу к моим действиям. И безо всякой надежды для того, кто пал жертвой моих рук, моего страшного, бессмысленного в своей жестокости желания. Моего второго я, если хотите…

Я серый человечишко, я привык, сроднился с существованием, что полагается людям подобного типа; а тут произошло то, что произойти не могло вовсе. Я совершил поступок, который у серых людей не является не просто обыкновенным, более того, серые люди вообще не в состоянии его совершить, а я… господи, а что я… ничего. Сел и уехал.

Сел и уехал, вот и все, что я сделал. Не считая того, что догадался после замести следы, как истинный тот, кто должен подобное свершать, кто в состоянии такое проделать без малейших колебаний, боязни, тревоги, как это ни удивительно и сделал я. К своему же собственному изумлению и совершенному спокойствию в последствиях.

Нет, я бы мог объяснить те дни, когда тело Глушенко оставалось не найденным. Тогда я жил ожиданием иного дня, я представлял себе себя, я жил одновременно днем вчерашним, которого боялся и днем грядущим, беспокоившим меня еще больше. И вот – ожидание закончилось, и закрыло мои ощущения на этом самом месте. Только тяжелая форма головокружения наподобие солнечного удара. Головная боль, озноб, тяжелое дыхание, со свистом вырывающееся из груди… и все… все…

Все, что мне удалось выжать из организма, весь адреналин и прочие гормоны оказались в ничтожно малых дозах, нежели тогда, когда мои пальцы впились в узкое, шелковое кашне немолодого человека, бывшего депутата, бывшего члена министерства и бывшего вообще… Нормы моего восприятия оказались перекрыты, запас иссяк, а новое поступление отчего-то прекратилось. Просто как заткнуть пробкой бутылку шампанского, чтобы ни одна лишняя капля не вырвалась наружу. Должно быть, мой организм сам пожелал не перегружаться бессмысленными с его точки зрения треволнениями.

Только газеты говорят обратное да эфир, но не моя беспокойная помять, лишившаяся воспоминания о мерзком. Остальное факты и только факты, и я полагаюсь на них без гнева и пристрастия, как говаривал многоопытный Тацит. Я помню все и помню отчетливо, как бреду по ельнику, выгадывая, куда же приведет меня тающая на глазах тропка, как встречаюсь с мужчиной, как он просит меня закурить и как дрожат его пальцы. Я помню, как пришла в голову мысль простая и ясная, просто пришла в голову, как и всякая другая. И как я спокойно и уравновешенно последовал ее совету. Как мои пальцы давили и давили злосчастное кашне Глушенко, как я оттаскивал тело, как выбрасывал из окна тамбура кашне и ботинки.

Я помню и как прыгал вокруг убитого, пытаясь согреться, помню те чувства, то тревоги, то апатии, попеременно охватывавшие мой рассудок, помню все. Но лишь как человек, посмотревший обо всем случившемся фильм. Я не помню себя во всех этих эпизодах, не могу представить, чтобы это был я, сколько бы не говорила об этом услужливо память, словно и она хотела бы защититься от тревоги и страха.

Быть может, так и есть. И я делаю свои дела, не возвращаясь в тот день никоим образом, без волнения, совершенно спокойно разглядываю с расстояния прожитых дней то, что у иного человека, без сомнения, вызвало бы состояние шока.

Я могу предположить одно: если я целенаправленно вернусь переживаниями в тот день и час, сметя преграды памяти, со мною непременно произойдет нервный припадок. Разумеется, я стараюсь, вернее, следует говорить о моем организме, что он старается этого не допустить, оставив меня в прежних реалиях, прежней монотонно спокойной жизни, точно и не было ничего, точно я по-прежнему остаюсь именно тем, кем был ранее, всего несколько дней назад.

Серым человеком.

– Вы – ублюдок!

– Простите?

– Повторить? Мне кажется, вы и так прекрасно слышали. Или вы с чем-то не согласны? Вам требуется другое определение?

– Да, но…

– Хорошо, пожалуйста. Вы – мразь.

– Послушайте, я не вижу насущной необходимости меня оскорблять.

– Что вы говорите? Видимо, вам все же что-то не понравилось в моих словах. Просто удивительно!

– Разумеется, и попрошу вас воздержаться от подобных высказываний.

– Очень мило. Вы меня иначе отправите за решетку, не так ли, господин следователь? – последние слова она произнесла с явной издевкой. – За оскорбление вашего личного достоинства.

Лицо следователя передернулось, но он сдержался.

– Скажите на милость, он сердится, – продолжила женщина. – Вернее сказать, он в негодовании. Объясните лучше, зачем вам понадобилось тащить меня в морг…

– Ну, знаете, – следователь не выдержал, – это необходимая формальность, которую…

– И устраивать там импровизированную пресс-конференцию.

– Послушайте, – продолжил он более миролюбиво, – почему вы на меня за это ополчились? По-вашему, я собрал журналистов, что ли?

– Вы не позволили мне уйти сразу же после того, как показали мне моего бывшего мужа.

– Отнюдь, я…