Опасная профессия

После биржи труда он смог устроиться продавцом сладостей, ходил по дворам с холодильником пломбира, эдакий стародавний коробейник, и предлагал эскимо на палочке, рожки, трубочки и еще много чего, чего любителям замороженного лакомства всегда не хватало. Шататься возле школы ему запретил соседний магазин, но во дворах даже норму не заработаешь, потому приходилось украдкой бродить возле метро и кинотеатра, тоже на заповедных территориях. Под Первомай он срубил нехило денег, продал две тележки, оказался с солидном плюсе – и вечером же, сдав тележку-холодильник, получил свое.

Пацанва, едва по пятнадцать-шестнадцать лет, подстерегла в подворотне, возле мусорных бачков, вооруженная бейсбольными битами и битами городошными, напала, и только потом объяснила, ему скулящему и от переломов и от невыносимости своего положения, в которое впервые в жизни попал, унижения взрослого человека, которого опустили сопляки-подростки. С каждым из них он запросто справился, может, даже с двумя, но явно не с битами, не оравой в шесть человек, напавших разом и со всех сторон. Удивительно, что получку не забрали, видимо, присмотр хорош, только мобильный прибрали, да еще и самого забросили в безразмерный короб мусорного бункера, он потом уже узнал, как называется эта штука. Тогда же долго валялся на самом его дне, недавно очищенного грузовиком, и приходя в себя и очухиваясь от невыносимо болезненного поражения.

Вот после этого он и упросил военкома дать ему второй шанс, тот долго не понимал, чего это от него хочет здоровый мужик, получивший освобождение всего-то несколько лет назад, а теперь рвущийся на службу родине. Наконец, хмыкнув, вынул лист контакта, показал, где и как подписывать. Назад он вернулся со странным чувством удовлетворения от содеянного. Да жена закатила скандал, когда он отправился в лагеря, получил извещение о разводе. Но по большому счету для человека, прозванного именно тогда Викингом, это не имело значения.

Как и сейчас. Он прижался к стене новой коробки, на этот раз трехэтажной, единственной в округе, значит, имеющей все шансы быть обитаемой на краткий миг его ликвидации. Быстро огляделся. Сунул ствол глока внутрь, тут же вкатился внутрь и перенеся центр тяжести вперед, снова прокатился к ближайшей двери. Не ошибся, именно там находилась лестница наверх этаж. А еще он заметил провод, на котором можно неплохо продвинуться до выхода с полигона. Если конечно, этот моток железа не приметили и другие и не заготовились стрелять по нему, едва увидят продвижение наемника.

Странно, но на втором этаже никого не оказалось. И на третьем тоже. Ждали внизу? Все возможно. Или все же прицелились палить по проволоке? Лучше не рисковать. Викинг спустился, выпрыгнул через окно и быстро ввалился в следующее строение.

А вот там его как раз и поджидали.

В армии он довольно быстро пресытился порядком, больше всего Викингу оказалось ненавистно именно это – казарменное отношение. Строевые занятия и шагистика, отнимавшие довольно много времени от занятий полевых, о которых он, собственно, и мечтал, выбивали всякий живой дух из новобранцев, а постоянный недосып превращал их в автоматов, в приложение к калашникову, в хорошо вооруженных зомби. Старая закалка маразматиков генералов, считавших, что солдат должен быть, во-первых, послушен, а только, во-вторых, обучен, – так, видимо, во всех армиях мира происходит – заставляла его постоянно вспоминать о контракте. К счастью, в Сирии снова кончились бойцы, туда его, не прошедшего и года контрактной службы, отправили вместе с еще одной ротой пополнения.

Там он делал ровно то, что и сейчас, и наконец-то, удовлетворился происходящим. Неизвестно, откуда что взялось, возможно, случай с бункером оказался первопричиной его хорошей службы. А может, причина оказалась спрятана еще глубже в нем самом, в безоблачном детстве, обрыдшем ему отсутствием приключений настолько, что он даже пытался бежать в лес, но не посмел. Или еще где-то – в заботливых родителях и бабушке с дедушкой, в жене, которую любил ровно до момента общей жизни, в расписанной будущности, в устаканившимся быте. Или в чем-то генетически заложенном? Викинг, даже хорошенько задумавшись над этим вопросом, не мог найти нужный ответ, вернее, находил, но всякий раз тот, что был ему необходим именно здесь и сейчас. Обвиняя, то один случай, то другое обстоятельство, то их стечение, то людей, позволивших всему этому произойти. А порой и вовсе не мог выбрать ни одно из зол. И злился уже на себя, за свою очередную беспомощность.

Осталось две обоймы. Плохо, преследователей еще много, круг, очевидно, сжимается, а он продвинулся к выходу с полигона не слишком сильно. Время работало против него, Викинг это прекрасно понимал, но старался думать отстраненно, холодно, именно так, как и на службе, за что тогда, в первые же дни и получил свое прозвище. Странно, что не Скандинав, но, верно, это слишком длинное.