Опасная профессия

А ему и помочь нечем. Все, что осталось, лишь разрозненные воспоминания и мимолетные факты, которые, как казалось, пришли из другой жизни другого человека. Он же будто родился в тот поздний вечер двадцать девятого августа.

– Даже не знаю, как рассказать, – несколько растерянно произнес он, – не с рождения же начинать.

– Хотя бы и с рождения, как вам удобно, – тут же ответил Сытенских.

Вишневецкий принялся рассказывать. Вернулся в далекое прошлое, там ему ощущалось куда комфортней и приятней, нежели в недавнем минувшем, что до, что после зловещей даты. На ум тотчас приходило куда больше историй, которые он, ничтоже сумняшеся, принялся рассказывать журналисту. Сытенских вряд ли заинтересовался, но мужественно терпел, не мешая, но и не помогая. То поглядывая на собеседника, то смотря в неведомые дали за пределами номера.

Вишневецкому это не мешало. Он неожиданно вспомнил, как в восемьдесят пятом, в самом начале антиалкогольной кампании – а сколько ему тогда было? от силы тридцать – покупал виноград ящиками или коробками. Отличный сортовой виноград: изабеллу, мускат, красностоп, – да какая разница? Килограмм винодельческих сортов стоил по десять-двенадцать копеек, продавали на каждом углу до глубокой осени, пока, видимо, всю лозу не вырубили. Потом он надолго исчез. А теперь вдруг вспышка из небытия – за несколько дней до катастрофы, расколовшей на сотни фрагментов и погрузившей в непроницаемую черноту сознание, он купил полкило изабеллы. Ел и запивал безвкусным таманским каберне…

И еще одна мысль:

– Надо купить мерло, купаж в пропорции шестьдесят на сорок, – вдруг произнес Семен и замолчал, покрывшись холодным потом. Мрак шелохнулся и замер, проблеск немедля заштопался. Знакомая боль сковала разум.

Сытенских переспросил, но Вишневецкий, взволнованный до крайности, вскочил на ноги и поспешил вон из номера. Журналист бросился было за ним, но в дверях остановился неожиданно; ничего не замечая Семен подбежал к лифту, отчаянно обернулся, но даже не заметив никого, метнулся к лестнице, стремительно скатился с шестого этажа. Выскочил из вертушки двери.

Домой пришел совершенно растрепанный, ни с кем не заговорив, заперся в комнате, глядел в выключенный телевизор. Лишь вечером вышел. Поужинал, что со вчера оставалось, макароны по-флотски и полбанки кабачковой икры, а после спросил у Ильичева справочник.

– Неужто опять? – спросил Глеб, глядя, как Семен выискивает нужный номер. – Так плохо или так хорошо? Вы на себя не похожи.

– Именно, – буркнул Вишневецкий и, набрав номер гостиницы, попросил соединить его с журналистом из Спасопрокопьевска.

Они встретились следующим утром, у Вишневецкого шел второй день отдыха, после которого еще два надлежало трудиться. Сытенских буквально лучился, он и встретить хотел гостя, прислав к его порогу такси, но Семен отговорил, сославшись на дела по дороге. Прибыл незадолго до десяти, войдя в холл, некоторое время оглядывался, теребя в руке паспорт и выискивая затерявшегося портье – он никак не мог вспомнить, понадобился ли тот вчера или же нет.

Константин выскочил откуда-то сбоку, вырос прямо перед прибывшим и тотчас потащил в ресторан, пока шведский стол еще не закрылся. Не представлявший новых порядков гость пошел следом, постоянно оглядываясь, вот только персонал отеля, полагаясь на честность постояльцев, внимания на него не обращал. Скоренько нахватав всего и побольше на поднос, оба, не сговариваясь, выбрали столик в отдалении от прилавков, возле пустующей эстрады.

– Вот как получается, – не переставая жевать, скорее бурчал, чем говорил Сытенских. – Вас просто тюкали, не переставая, неудивительно, что вы закрывались все это время. Надо было дать возможность хоть немного расслабиться – и все само пошло. Андрей Павлович мне так и говорил. Я вчера вечером с ним проконсультировался – он у меня постоянно на связи. Варсонофьев советовал брать быка за рога и продолжать беседы. Что мы и будем делать.

– Если б только тюкали, – Семен не хотел говорить, но все же выдал несколько, не особо ласковых определений касательно тех борзописцев, что добились встречи с ним. – Они ж меня еще и обвинили в пособничестве террористам. Мол, сам привел и сдал или просто дверь открыл и помог уйти потом. А что ничего не помнит, так дурачком прикидывается, все урки так делают, – он поморщился снова. – Вспомнили былое.

– У вас были трения с законом по малолетке, я помню, – охотно кивнул Константин, не особо утруждаясь уделять этому факту внимания. – И что с того, меня тоже таскали в милицию, чуть только в школе стекло треснет. Отец замаялся деньги выплачивать, часто говорил, мол, у тебя не школа – оранжерея какая-то.

– Да я в шестом классе мальчика покалечил… моим родным дело не удалось замять, до суда дошло. Там хоть вникли и простили. А этим в радость, раскопали, присовокупили. Меня потом дополнительно в милиции по поводу новых разоблачений допрашивали, как будто сами не знали. Выходило так, чуть новая статья в газете выходит – и меня опять в оборот.