Опасная профессия: писатель

Еще одна молодая жертва войны – Всеволод Багрицкий, сын известного поэта Эдуарда Багрицкого. Он тоже был романтиком, но жизнь ему досталась отнюдь не романтическая. В 12 лет он лишился отца. Ему было 14 лет, когда репрессировали и сослали его мать, Лидию Густавовну. Рос один, вспоминая напутствие отца: «Вставай же, Всеволод, и всем володай». Но напутствие это обернулось горькой иронией: владеть было нечем. Его опекали друзья семьи, своим отцом, Всеволод, в частности, считал Юрия Олешу. Поддерживал его и поэт Семен Липкин.

Способный юноша, учился заочно в Литинституте, был участником театра-студии Арбузова. Писал пьесы, романтические стихи (гены отца). В канун своего 18-летия писал: «Унылое детство встает за плечами, печальная юность бредет впереди».

С первых дней войны, будучи по зрению «чистым белобилетником», Всеволод Багрицкий рвался на фронт. Он писал рапорт за рапортом, наконец, при поддержке Фадеева, получил направление на Волховский фронт, в газету «Отвага» 2-й ударной армии. В письме матери он писал: «По длинным лесистым дорогам я хожу со своей полевой сумкой и собираю материал для газеты. Очень трудна и опасна работа, но и очень интересна. Я пошел работать в армейскую печать добровольно и не жалею. Я увижу и увидел уже то, что никогда больше не придется пережить. Наша победа надолго освободит мир от самого страшного злодеяния – войны».

Даже на фронте Всеволод вел дневник, в котором записывал свои сокровенные мысли. За 9 дней до гибели 16 февраля 1942 года записал: «Сегодня восемь лет со дня смерти отца. Сегодня четыре года семь месяцев, как арестована моя мать. Сегодня четыре года и шесть месяцев вечной разлуки с братом. Вот моя краткая биография. Вот перечень моих «счастливых» дней. Теперь я брожу по холодным землянкам, мерзну в грузовиках, молчу, когда мне было трудно. Чужие люди окружают меня. Мечтаю найти себе друга и не могу… И я жду пули, которая сразит меня… Больше всего мне доставляет удовольствие солнце, начинающаяся весна и торжественность леса».

Да, у воевавших тогда были разные судьбы, разные чувства и много чего было разного. Но всех объединяло одно: добиться победы над врагом.

Всеволод Багрицкий пробыл на фронте ровно месяц и два дня. Был убит 26 февраля 1942 года в деревне Дубовик осколками разорвавшейся рядом бомбы. Осколок пробил позвоночник. В крови плавали полевая сумка, тетрадь со стихами, письмо матери… Поэты всегда пишут мистические стихи, так и Всеволод Багрицкий в октябре 1938-го написал:

Он упал в начале боя,
Показались облака…
Солнце темное лесное
Опускалось на врага.
Он упал, его подняли,
Понесли лесной тропой…
Птицы песней провожали,
Клены никли головой.

Во «Фронтовой правде» Волховского фронта был напечатан некролог. Коллеги по писательскому цеху скорбели о гибели 20-летнего поэта: «… Он был одним из тех юных патриотов, которых ведет в бой с врагами Родины лучезарная большевистская романтика и великая освободительная цель Отечественной войны».

Очень пафосные слова. На самом деле все было проще. Всеволод Багрицкий превозмог все обиды, которые нанесло ему государство, и отправился защищать родину от врага. Тем, что умел: не винтовкой, а пером… На Новодевичьем кладбище находится общая могила – Эдуарда и Всеволода Багрицких, отца и сына. Отец достиг поэтических высот. Сына убили на взлете…

Мне противно…
Дважды в день считать себя умершим.
Путать планы, числа и пути.
Ликовать, что жил на свете меньше
Двадцати.

И невольно вспоминаются строки Булата Окуджавы, тоже фронтовика. «Ах, война, что ты сделала, подлая:/ стали тихими наши дворы…» Сколько погибло мальчиков, юношей, взрослых, стариков… А сколько поэтов! Вспомним и Иосифа Уткина.

Если я не вернусь, дорогая,
Нежным письмам твоим не внемля,
Не подумай, что это – другая,
Это значит… сырая земля.

В отличие от молодых, Иосиф Уткин ушел на фронт добровольцем уже состоявшимся известным поэтом. В 1941 году был ранен. Вернулся на фронт. Писал стихи: «Послушай меня: я оттуда приехал…» И погиб 13 ноября 1944 года в авиакатастрофе под Москвой. Ему был 41 год.

За спиной наган врага,
За спиною смерть… так что же!
Жизнь, конечно, дорога,
Но ведь честь еще дороже, —