Опасная профессия: писатель

Как отмечал Рюрик Ивнев: «Как бы он искренне ни любил Айседору, но для его самолюбия не могло пройти бесследно, что не он, известный русский поэт, получивший признание еще до революции, привлекал внимание заграничной публики, а его спутница, артистка с мировым именем. Он был только «добавочной сенсацией», но никак не главным козырем гастрольной игры…»

За Есениным лишь тянулся хвост его репутации пьяницы и скандалиста, впрочем, он сам не только не захотел изменить этот миф, но, наоборот, сделал все, чтобы его усугубить.

И известность моя не хуже, —
От Москвы по парижскую рвань
Мое имя наводит ужас,
Как заборная, громкая брань…

Есенин все время вел спор с Дункан, кто главнее: его самолюбие было явно ущемлено.

«– Балерина никогда не может стать по-настоящему великой, потому что ее слава умирает вместе с ней, – уверенно говорил Есенин.

– Нет, – отвечала Айседора, – ведь балерина, если она действительно гениальна, дает людям нечто такое, что остается с ними надолго. Они никогда не забудут ее искусство.

– Ты всего лишь танцовщица, – не соглашался Есенин, – правда, люди приходят и восхищаются тобой – даже кричат от восторга. Но правда и в том, что после смерти Айседоры Дункан никто о ней не вспомнит. Через несколько лет от твоей громкой славы не останется и следа… Нет, Изадора».

Все это Есенин говорил по-русски (переводчица Лола Кинель переводила), и только последние два слова, брошенные Айседоре в лицо, он произнес на английский манер, сопроводив их очень выразительным насмешливым жестом, как будто развеял по ветру останки ее бренного тела.

Было ясно, что он дразнил Айседору. Дразнил не по-доброму, не шутя, а с явным намерением сделать ей больно. И это сразу поняла Дункан. Она повернулась к переводчице:

– Скажи ему, что он ошибается. Я дарила людям красоту. Я танцевала, отдавая им все самое сокровенное. Это очарование не умрет. Оно сохранится где-нибудь…

На глазах Дункан блеснули слезы. На ломаном русском языке она в отчаянии воскликнула: «Красота не умирай!..»

Удовлетворенный тем, что задел Дункан за живое, удачно «уколол», Есенин пошел на попятную и игриво похлопал по спине свою жену-подругу-соперницу по славе: «Эх, Дункан!» (По книге американской журналистки Фредрики Блейр «Айседора», 1986).

Вся эта сцена, как и другие, подобные ей, происходили на глазах молоденькой переводчицы Лолы Кинель, владевшей как русским, так и английским. Дело происходило в Германии, в Висбадене. Как воспринимала Лола каждодневную пикировку Есенина и Дункан? Но нам интересно и ее чисто визуальное восприятие этой необычной пары, ее, так сказать, «зрительная съемка»?

«Полная, средних лет женщина, в оранжево-розовом халатике, изящно раскинувшись, полулежала на кушетке… Когда через минуту она поднялась и начала передвигаться по комнате, я увидела, что полнота и возраст отступили: она стала прекрасной с ее врожденной изумительной грацией. Это была Айседора. Спустя некоторое время из спальни вышел молодой мужчина в белой шелковой пижаме. Он походил на русского танцора из американского водевиля: светло-золотые вьющиеся волосы, доверчивые глаза васильковой голубизны и уверенные движения крепкого, мускулистого тела. Так я познакомилась с Есениным. Позже я узнала, что он не всегда выглядел таким простодушным. Обладая природным умом, он временами оставлял впечатление человека хитрого и подозрительного. И еще Есенин был очень чувствительным, совсем как ребенок, озорной и закомплексованный – поэт и крестьянин в одном лице».

Приведем еще одно свидетельство. Оно принадлежит подруге Айседоры Мэри Дести. В берлинском отеле «Адлон» Айседора познакомила ее со своим возлюбленным:

«– Сергей, это моя любимая подруга. Это Мэри, – сказала Айседора. – Мэри, ты будешь от него в восторге. Он как дитя…»

И далее – обед. «Какой же он был веселый и радостный! Сергей читал свои стихи и действительно был похож на молодого бога с Олимпа – оживший, танцующий фавн Донателло. Он ни секунду не сидел на месте, часто убегал куда-то, в экстазе бросался на колени перед Айседорой и, как усталый ребенок, клал свою кудрявую голову на ее колени. А ее прелестные руки ласкали его, и из глаз струился свет, как у мадонны», – пишет в своей книге Мэри Дести.

Какая идиллия, какая пастушья пастораль! Подождите прикладывать батистовый платочек к глазам. Подождите умиляться. Да, Есенин бывал умильным и чувствительным, но бывал и другим: буйным и злым. В той же книге Мэри Дести приведен такой диалог:

«– Господи, Айседора, ты что? Я не верю, что он посмеет тронуть тебя.