Опасная связь

Вечером коров всегда пригонял отец. Перед ужином Людовик сходил вместе с ним, но как турист, ничего не делая, не помогая ему, потому что помочь отцу значило бы намекнуть, что он уже не в том возрасте, чтобы делать это в одиночку, самостоятельно. В любом случае это было ни к чему, потому что по большей части его коровы прекрасно умели возвращаться без чьей-либо помощи, и даже когда они проводили день на дальнем лугу, возвращались домой сами, словно специально обученные.

В таких случаях Людовик держался сзади, смотрел за действиями старика, тот всегда ловко управлялся с тяжелыми старыми барьерами в стойлах, которые все хуже закрывались из-за ржавых шарниров, приходилось изрядно напрягать мышцы, чтобы ворочать все эти железяки, и обладать достаточной сноровкой, чтобы их закрыть. Отец говорил со своими животными, похлопывал их по бокам и осматривал в желтоватом свете старого хлева, изучал как ни в чем не бывало, протискиваясь меж этими мастодонтами, и чувствовал себя как рыба в воде среди шестисоткилограммовых зверюг, от которых поднимался пар, чудищ в некотором роде, но чудищ не по своей воле, таких непрочных, таких уязвимых, что про них говорили: если корова остается одна, по-настоящему одна, то через два дня перестанет есть, а потом и помереть себе позволит…

– Эй, ты там заснул, что ли?

Должно быть, отец нагнулся, Людо уже не видел его в этой черной дымящейся магме, однако слышал, как тот подзывал его подойти и посмотреть. Он заранее знал зачем, хотел показать ему совсем юную телочку, родившуюся всего два дня назад, одну из этих мечтательных плюшевых игрушек с ангельским взором и такой нежной шкуркой, что невозможно не погладить, но трогать ее не стоит, говорил отец, этот крошечный монстрик очень уязвим. Он выпрямился и знаком подозвал сына к себе. Проведя всю жизнь возле коров, Люсьен все еще не мог удержаться от улыбки, когда видел новорожденного теленка, это было сильнее его, и ему обязательно надо было показать его кому-нибудь. Людовик облокотился о барьер, бросив ему:

– Не беспокойся, я и отсюда все отлично вижу…

– Да иди взгляни, тебе говорят, полюбуйся на ее глаза, я таких не видел никогда, к тому же ее мамаша отелилась в поле, прямо посреди лужи, бедняжке пришлось пару часов в воде пролежать, она наполовину утонула, когда я ее достал, а вишь ты, оклемалась, ожила, прямо чудо, верно?..

– Завтра погляжу!

Отец был где-то там, присел на корточки в сырой полутьме, которую оживлял шорох соломы да кроткое мычание; по правде сказать, оттуда, где стоял Людовик, не видно было ни теленка, ни Люсьена. Когда тот выпрямился, Людовик заметил его лицо, вынырнувшее меж дымившихся коров; толком не видя его, он все-таки различил озорную и полную лукавства ухмылку, которая явно целила в него…

– Боишься башмаки свои новые испачкать, так, что ли?

За ужином все говорили о том о сем, но громко, все говорили громко, даже маленькие племянники, Людовик отметил это, хотя раньше не обращал внимания. Однако с тех пор, как его мать перестала говорить, с тех пор как отгородилась от всех стеной молчания, с тех пор как все эти разговоры проходили без нее, тут-то они и стали его задевать, даже ранить. К его матери теперь обращались, только чтобы спросить, хочет ли она еще супа или немного овощей, не хочет ли пить, но наливали, даже не дожидаясь ее ответа.

Самым унизительным было, когда с ней говорили как с ребенком, а когда она не отвечала, даже мимикой, сами отвечали за нее. Людовик был чувствителен ко всем этим мелочам, но тем не менее никого ни за что не упрекал. В конце концов это ведь они жили с ней круглый год, в некотором смысле он тут больше не был у себя дома и прекрасно знал, что в семье конфликт может иногда родиться из-за какого-нибудь пустяка, из-за рассуждения, высказанного не к месту или плохо понятого, и вот уже началась перебранка. В том, что касалось ведения хозяйства, Людовик избегал задавать слишком много вопросов, как по поводу фермы, так и по поводу всего прочего, в любом случае остальные говорили так много, что сами выбалтывали ему кучу вещей о себе, которые его уже не касались, а насчет сплетен, насчет того, что чешут языком о таком-то или сяком-то в ближайшем городке и в соседних деревушках, то он никогда не был охочим до этого. Но все же сегодня вечером, чтобы немного спровоцировать своего зятя, прекрасно сознавая, что расставляет ему ловушку, Людовик спросил, зачем они посадили лук на небольшом квадратике земли прямо перед домом, в бывшем саду, хотя у них тонны лука растут в поле, уж чего-чего, а лука здесь всегда был полный амбар, запасов хватало, они продавали его и оптовикам, и розничным торговцам.

Ответила сестра, словно чтобы заранее их разнять, помешать им сцепиться:

– Почему лук растет в саду? Да чтобы есть!

– Согласен, но значит, ты уже не ешь то, что растет в поле? Вы больше не едите то, что продаете?