Опасная тишина

И Емельянов ждал, устроившись у «люсинды», напряженно вглядываясь в темноту – ничего там не было, пусто, он приподнимал голову, всматривался в круто уползающий серый склон, с которого кричал голуб-яван, но и голуб-явана тоже не видел, его там не было – ушел зверюга, прыгая с камня на камень…

К пулемету прикасаться было опасно – примерзали пальцы, на коже образовывалась рванина, обнажалось мясо, хотя боль не ощущалась.

Тихо было. Даже ветер, привыкший разбойно носиться по ущелью в любое время суток, и тот угомонился, спрятался где-то.

И холодно было. И тревожно. Очень тревожно, больше всего Емельянов беспокоился за жену: как она там, на фактории, в обществе незнакомого человека?

Чимбер не находил себе места, метался по кибитке, рычал что-то про себя, иногда останавливался около продолжавшего пить чаи невозмутимого старика Эрдене и спрашивал резким, по-птичьи истончившимся голосом:

– Как разведка вычислила, что курбаши Усман сегодня появится в ущелье, откуда она это узнала?

Эрдене молчал и неторопливо подносил ко рту пиалу, шумно отхлебывал от нее, языком перекатывал небольшой, уже до гладка обсосанный кусочек сахара, вид у него был такой, словно бы он не обращал на Чимбера никакого внимания, хотя взгляд замутненных старостью глаз был острым: Эрдене еще очень неплохо видел и слышал.

– Что нам делать, дед, скажи! – вопрошал Чимбер, зло стискивал зубы, но старик Эрдене молчал, словно бы поручик и не к нему обращался. – Тьфу! – плевался Чимбер и, сжимая и разжимая кулаки, продолжал метаться по кибитке. – Вот с-суки краснопузые! Но ничего, ничего-о… Придет время, за все рассчитаемся. Разом. А, дед?

Старик Эрдене продолжал молчать. Жена сменила ему чайник, поставила свежий, старик неторопливо плеснул в пиалу немного коричневатой душистой жидкости, понюхал – запахом остался доволен, вылил обратно в чайник, затем снова наполнил пиалу. Ритуал этот он производил за нынешний день, кажется, в пятнадцатый раз. А может, и больше, чем в пятнадцатый. Наливая чай в пиалу и выливая его обратно, он доводил напиток до кондиции. Впрочем, слово «кондиция» тогда еще только-только появилось в обиходе… Довольно быстро оно стало модным.

– Ну, скажи же что-нибудь, дед, а? – вопрошал Чимбер, продолжая метаться по кибитке.

Отрешенный взгляд старика тем временем прояснел, неожиданно обрел непривычную для Эрдене жесткость, он передернул плечами и поставил пиалу на нарядную, вышитую цветными узорами кошму.

– Сядь! – тихо и яростно произнес старик.

Чимбер остановился, словно бы споткнулся обо что-то.

– Сядь! – прежним резким тоном повторил Эрдене. Чимбер не нравился ему, было скрыто в нем что-то шаромыжничье, собачье – именно так ведут себя бродячие собаки, когда попадают в переплет. По своему опыту Эрдене знал, что люди типа Чимбера часто приносят с собою беду. На Чимбера достаточно было бросить один взгляд, чтобы понять, кто это и что это.

Замолчав, Чимбер покрутил головой, словно бы ему что-то стискивало горло, и сел на кошму. Поджимать ноги под себя он не умел, да и неудобно это было, поэтому ноги он вытянул. Нет, не походил Чимбер на дворянина, хотя выдавал себя за него. Дворяне, они – другие. А этот даже на офицера не походил.

– С курбаши Усманом можешь попрощаться, – чисто, выговаривая каждую буковку, без всякого «туземного» акцента, произнес старик. – Начальник заставы убьет его.

Чимбер дернулся подбито, но промолчал. Курбаши было жаль. И двух друзей, Холеного и Гудкова, тоже было жаль.

– Тебе надо спасать самого себя, – продолжил старик. – Помочь себе ты сможешь, если захватишь в плен жену начальника заставы, понял?

– Понял, – быстро скиснув и сделавшись по-куриному тихим, произнес Чибер, хотя курицей он никогда не был.

– Тебе надо срочно бежать на факторию и хватать там эту дамочку. Разумеешь?

Трудное слово «разумеешь» старик Эрдене произнес очень аккуратно, чисто, горделиво вздернул голову, – ему нравилась собственная речь.

– Разумею, – поспешно закивал головой Чимбер.

– Ну а коли разумеешь, так действуй, – произнес старик в заключение и снова налил себе в пиалу чая.

Тот факт, что еще полчаса назад старик Эрдене говорил по-русски коряво, будто лопатой счищал свежие коровьи блины со своего двора – ничего понять было нельзя, а сейчас заговорил чисто, грамотно, сильно озадачил Чимбера, даже более – испугал его. Он затряс головой согласно.

А старик уже не видел гостя (да и не был Чимбер гостем вовсе), глаза его потухли, подернулись поволокой, Эрдене вновь погрузился в самого себя. Неторопливо, с шумом отхлебнул из пиалы немного чая.

Теперь Чимбер знал, что надо делать. Брать в заложницы жену Емельянова и уходить с нею на ту сторону. Вряд ли кто из пограничников посмеет выстрелить в него с такой спутницей – скорее в самого себя выстрелит. Чимбер поспешно натянул на плечи старую вытертую бурку, с которой прошел Гражданскую войну, – снял ее с убитого вайнаха, промышлявшего в банде какого-то красного абрека, на голову нахлобучил лохматую папаху, опустив ее на самые глаза.

Прав старик, надо действовать.