Опасная тишина

Второй нарушитель распластался на подсохшем, отвердевшем к ночи снегу, молитвенно раскинув руки в стороны.

Беспорядочно забухали выстрелы. Схватка была недолгой, через несколько минут все стихло. Из-за двух черных, будто бы налитых дегтем облаков неожиданно выплыла большая бледная луна, осветила все вокруг мертвенными лучами.

Потери были у обеих сторон: у нарушителей – двое убитых, один раненый, у пограничников – один ранен. Еще одного нарушителя удалось взять живьем, остальные, отстреливаясь, оттянулись на середину Васуна, на нейтральную территорию – там, за линией, рассекающей речку по центру, располагалось пространство, в которое пограничникам уже не было хода.

Своего бедолагу, угодившего в плен, нарушители отбивать не стали, побоялись, что еще потеряют людей. Кацуба, оказавшийся неподалеку – у него был ночной выход, – поспешил на помощь к своим. Пришел вовремя – раненых надо было тащить на заставу, пленного конвоировать, и границу открытой нельзя было оставлять…

Старший наряда – молчаливый худощавый станичник, уссурийский казак Оприщенко поначалу растерялся – народа не хватало страшно, тут поневоле растеряешься, – но потом пришел в себя, да и Кацуба здорово выручил, если бы запоздал немного, было бы паршиво.

В конце концов в наряде остались сам Оприщенко, да командир отделения Сердцеедов, остальных увел на заставу Кацуба.

Черные ночные тучи сдвинулись вновь, закрыли луну, таинственное мерцание снега погасло, земля погрузилась в темноту.

Раненый белогвардеец, которого привели на заставу, бледный от потери крови, после перевязки рассказал, что группа их должна была просочиться в глубину советской территории, к железной дороге, там осмотреться и в удобном месте поставить пару зарядов. Если удастся – пустить под откос пассажирский поезд, если не удастся – сковырнуть с рельсов товарняк, это тоже будет неплохо.

Но гораздо важнее опрокинутых поездов будет шум, который поднимется вокруг крушений – все, мол, у красных идет наперекосяк, ничего у них не получается… Пора эту власть, как и поезда, сковыривать и отправлять на обочину дороги.

Операции эти были спланированы в Харбине, в штабе некого Радзиевского[2], «вольнолюбивого стрелка», он же неплохо оплачивал походы в Совдепию.

– Где Радзиевский берет деньги? – поинтересовался Татарников.

Раненый покачал головой:

– Не знаю. Думаю, их ему поставляет кто-то специально, может быть, японцы. Но вот кто именно – не знаю, – белогвардеец вновь отрицательно покачал головой.

Второго нарушителя – взятого в план китайца – допрашивать было бесполезно – он не знал русского языка.

Утром задержанных отправили в Гродеково – там они были нужнее, чем на заставе Татарникова. Одно было неприятно – на территории татарниковской заставы нарушители появлялись чаще, чем на других участках, – с чем это связано? В штабе отряда приняли решение: заставу Татарникова усилить резервной группой.

Татарников повеселел – застава увеличилась на пятнадцать человек. Хотя, с другой стороны, веселеть и не следовало бы: раз появилась резервная группа – значит, жди стычек, стрельбы, боли, криков раненых, огня в спину, ходьбы с оглядкой и усиленной караульной службы. В сводках все это проходит под одним определением – «боестолкновение».

Раненого пограничника по фамилии Белокуров оставили на заставе, в Гродеково или даже в Хабаровск, как иногда делали раньше, не отправили. Белокуров считался самим невезучим бойцом на заставе: это он лежал в чулане-лазарете с простудой и чирьями, когда Кацуба вернулся из отпуска; во время учебных стрельб в тайге он умудрился потерять затвор от карабина – искал весь свободный от дежурств народ, и если бы эту «железяку» не нашли, загремел бы Белокуров под трибунал; сейчас вот боец Белокуров получил ранение…

Начальник заставы, когда слышал фамилию Белокурова, невольно морщился. На этот раз он не выдержал, обратился с проникновенной речью к Кацубе, минут пять рассуждал о долге каждого опытного бойца перед молодыми, об обязательном шефстве над неопытными новичками, – выговорившись, прижал руку к груди:

– Тимофей, снизойди, а… – голос у него сделался молитвенным. – Поработай малость с Белокуровым… Возьми его под свое крыло, поддержи пограничное братство, а!

– Товарищ командир, ну как будто у меня нет других дел… У меня же каждый час расписан, – увидев расстроенные глаза Татарникова, Кацуба умолк и обреченно махнул рукой: – Ладно!

– Вот спасибо тебе, Тимофей Федорович, вот спасибо!

– Чем смогу, тем и помогу. Но не более того.

Вечером Кацуба отправился в «санитарный чулан». С собою взял два яблока, оставшихся от гостинцев, которые он привез из Армавира. Белокуров лежал на старой, прогнувшейся едва ли не до пола койке и тихо постанывал. Глаза его были закрыты. Кацуба присел на табурет, приставленный к койке.

Раненый, почувствовав, что рядом находится человек, открыл глаза, перестал стонать.