Опасность тьмы

Донна налила себе еще чаю. Она выглядела печальной. Натали захотелось встряхнуть ее.

– Это большой шаг, Нат. Звучит очень здорово, но…

– Слушай, это твой шанс. Единственный. Для нас. Если ты не хочешь, я все равно это сделаю, Дон. Просто лучше, когда рядом есть друг.

– Ну да.

– Господи, ну что? Что?

– Ничего. – Донна посмотрела на нее. – Я просто представила себе это. Жить у моря…

Они посмотрели друг на друга.

Из гостиной они услышали, как Дэнни подпевает заставке из «Ох уж эти детки!», а Майло медленно начинает переходить на крик.

Шестьдесят четыре

Так, наверное, будет в раю. Когда они дали ей болеутоляющего сразу на несколько часов – это было словно оказаться в раю. В больничном крыле больше не было никого те три или четыре дня, пока там находилась она. Стены вокруг были белыми, а еще тут было окно, в которое заглядывало солнце и освещало белые стены, белые простыни и белые подушки.

Никто ее не беспокоил. Она могла часами лежать и слушать тишину, и смотреть на солнце на белых стенах.

Она ничего не сказала про то, как получила травму. Вопросов было много.

«Не знаю. Не знаю. Не знаю».

В итоге они сдались.

Но этим утром рай кончился. Солнца не было. В больничное крыло перевели еще одну женщину, и ее полночи тошнило.

Она съела завтрак. Поговорила с врачом. Оделась.

И тут она осознала. То, что не осознавала до сих пор, до этого самого момента, когда вставила ноги в ботинки. Стена была серая, а не белая, женщине по соседству опять было плохо, и тут она осознала, что вот это вот – все. Все. Неизвестно, на сколько лет. На всю жизнь. Что значит – вся жизнь? Жизнь. Это не было временно, это не было какое-то недоразумение, которое разрешится через несколько недель. Теперь она это понимала. Они это понимали, она это понимала. Ничего не было сказано. Ничего и не могло быть сказано. Этого было и не нужно.

Что-то, конечно, будет происходить. Люди. Поездки. Вопросы. Суды. Сколько бы это ни заняло, все пройдет, и в конце концов останется только вот это.

Эдди взяла чашку и метнула ее в стену. Когда она разбилась, остатки чая потекли вниз по серой стене. Она наблюдала за каплями. Прошло несколько часов, прежде чем ее смогли оторвать от этого занятия и увести, а потом началось – с ней опять разговаривали люди, которых стало еще больше, задавали вопросы: доктора, мозгоправы, начальник тюрьмы.

Солнце уходило и снова возвращалось. Она время от времени видела его в окне или на стенах в разных комнатах.

Однажды она услышала шум. Ее вели по коридору, на очередную встречу, и тут начался этот шум – шипящий шум, который становился все громче и будто окружал ее со всех сторон, словно кто-то разбрызгивал звук через шланг. А потом они заметили. Они поняли. Кто-то закричал. Шипение остановилось.

Ее перевели. Но не просто из больничного крыла. Ее перевели в другую секцию тюрьмы. Ей показалось, что они шли туда целый день.

– Чертова спина меня убивает.

– Для болеутоляющих еще рано.

– Господи. Где это я?

Она встала на пороге своей новой комнаты. Она была меньше и выглядела по-другому. В стену была встроена стеклянная панель. Снаружи находилось небольшое помещение со стулом.

– Это еще для чего?

– Тебя перевели.

– Мне нравилось там, где я была.

Женщина пожала плечами. Из родинки на ее подбородке торчало два волоса. Эдди захотелось их выдернуть.

– Где Ивонн?

– Кто такая Ивонн?

– Я хочу знать, что происходит.

– Я уже сказала, тебя перевели. Ты теперь под особым наблюдением.

Она ничего не говорила, не отвечала на их вопросы, но у них как будто была специальная открывашка для ее мозга, из которого они достали все, что им было нужно.

– Почему?

– Для твоей собственной безопасности.

Значит, все было решено. Они знали, что она сделала, и теперь она осталась совсем одна – никакого общения, ни работы, ни библиотеки, ни спортзала, ни столовой. Зарядка – в специально отведенном для нее месте, в определенное время. И круглосуточное наблюдение через стеклянную панель.

Она села на кровати. Раскаленная кочерга крутилась где-то глубоко в ее пояснице. Она осторожно легла.

И снова четко все осознала, как будто на нее обрушилась стена воды. Вот это вот – все. Эта комната или какая-то похожая, со стеклянной панелью. Вот это.

Лучше бы ей отбили почки и заставили адски страдать, но не это.

Это.

Стены тут были бежевыми, а окно располагалось слишком высоко, чтобы солнце могло тронуть их. Вот это.

Эдди подтянула к себе колени и вжалась спиной в низкую кровать, давя на боль.

Шестьдесят пять

Раньше здесь каждое воскресенье играли группы. Сцена все еще была на месте – краска немного облупилась, по углам пошла ржавчина, но ее все еще можно было реанимировать и использовать. Так думал Даги Милап, остановившись, чтобы посмотреть на нее. Люди же вроде до сих пор играют в группах? Почему ее забросили?

Было жарко, но в парке было спокойно. Пара мальчишек играли во фрисби, несколько мамаш с колясками сидели на скамейке.