Опасность тьмы

А если тут не было никакой ошибки? О, это он тоже выяснит. И тогда он расскажет ей, что за человек ее мать, как это на нее влияет и будет продолжать влиять до конца ее дней, как это раздавит ее и будет продолжать давить – медленно, неумолимо, и как она будет разваливаться на все более мелкие кусочки, которые потом будет невозможно собрать. Если это была правда, ему хотелось бы залезть внутрь головы Эдвины, раскрыть череп, заглянуть туда и постараться увидеть, рассмотреть корень всего этого, найти какое-то объяснение, какую-то причину или, может быть, изъян, признак болезни или безумия.

Если это была правда, то какая-то гниль, которая там окажется, должна быть извлечена и уничтожена.

Гниль. Он представил себе это – пористую, гноящуюся область и себя со скальпелем, вырезающего это зло. Он ярко представил себе дыру, которая останется, чистую, зияющую, открытую рану, которая обязательно останется.

Тут он осознал, о чем он сейчас думал.

Он посмотрел на волосы Эйлин, когда-то каштановые, но теперь почти целиком седые, тонкие и сухие. Он рассмотрел кусочек шелушащейся кожи на ее черепе.

Он убрал руки с ее плеч и вышел. Ему захотелось воздуха, и солнца, и нормальной жизни. Захотелось остаться одному, оказаться подальше от всего этого, и очень надолго.

Тридцать девять

– Кажется, вы решительно настроены со всем справляться в одиночку. Вы не хотите принимать ничью помощь. Вы не хотите, чтобы к вам приходили посетители. Я подумала, а не могли бы вы попробовать объяснить мне, почему это так?

– Я не обязана.

– Нет, не обязаны.

Докторша была одета в бледно-голубую футболку с блестящим кругом на груди и стильные черные джинсы. Это выглядело стильно, но все равно казалось неправильным. Она была профессионалом, врачом, она была на работе. Джинсы были здесь неуместны.

Эдди сидела, поджав под себя ноги, в низком кресле.

Вентилятор в углу всасывал в себя теплый воздух, прогонял его по кругу и выдувал обратно.

– Ваша мать.

– Что она?

– Я не понимаю, почему вы сказали, что у вас нет близких родственников. У вас есть мать, сестра, племянники.

– И что дальше? Они не имеют никакого отношения ко мне и уж точно никакого отношения к вам.

– Почему вы так считаете? Они – ваша семья, так что в любом случае имеют к вам отношение. Это элементарный факт. Разве нет?

Эдди пожала плечами.

– Значит, на этом все и заканчивается.

– Мне хотелось бы знать, почему у вас такие чувства по отношению к ним.

– Правда?

Эдди захотелось ударить ее. Она никогда не выглядела смущенной, рассерженной, расстроенной или обиженной. Она всегда выглядела одинаково – спокойно и, пожалуй… приятно. Да. Приятно. Ее лицо было приятным. У него было приятное выражение. Вежливое. Приятное.

Она сидела, подогнув ноги, и ждала. Она знала, что сейчас будет. Как вы ладили со своей матерью? Как она к вам относилась? Что вы можете сказать о вашем детстве, вашей сестре, вашем отце, смерти вашего отца, вашем самом первом воспоминании, было ли у вас много друзей, относился ли к вам кто-нибудь плохо, подвергались ли вы насилию, делали с вами что-то, не делали, что, кто, когда, как, почему, почему, почему?

– Вы когда-нибудь задумывались о том, каково это для ребенка? Когда ты счастлив, ты в безопасности и все нормально, а потом тебя затаскивает в машину незнакомец и увозит из этого надежного, знакомого мира? Вы когда-нибудь представляли себе это чувство?

Это были не те вопросы. Все пошло не так, как должно было.

Эдди разозлилась.

– Вы когда-нибудь представляли себе, что чувствуют родители, когда их ребенка похищают? Или сестра, братья? Соседи, друзья? Бабушки и дедушки? Потратьте минуту и представьте себе это.

Ей хотелось воткнуть пальцы в уши и закричать. Ей хотелось выбежать из комнаты. Ей хотелось броситься на молодую женщину в бледно-голубой футболке с блестящим кругом на груди и черных джинсах и расцарапать ей лицо и глаза, схватить ее за горло.

В углу гудел вентилятор.

Ее лицо оставалось таким же. Приятным. Она ждала. Она не писала и даже не смотрела в свой блокнот. Она смотрела на Эдди и ждала. Вежливо.

– Вы думаете об этом?

– Нет.

– Как вы думаете, вы должны?

– Нет.

– А как вы думаете, вы сможете? Или это будет слишком сложно и вам может не хватить духу? Настолько, что это станет опасно?

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Вы когда-нибудь чувствовали себя в опасности?

– Что?

– Не в физической. Хотя, может, и в физической, может, даже так. Но на самом деле я имею в виду, чувствовали вы, что в опасности находитесь непосредственно вы, Эдди – та, кем вы на самом деле являетесь внутри себя?

– Бла-бла-бла.

– Я хочу предложить вам слово, чтобы к следующему разу вы о нем подумали. Я попрошу вас вдуматься в это слово и серьезно рассмотреть его… со всех сторон. Подумать, что это слово может значить. Для вас. Для других людей. Для вашей семьи, может быть. Для ребенка. Можете что-то записать, если это вам поможет. Сфокусируйтесь на этом. Но не занимайтесь этим постоянно, конечно. Тратьте по несколько минут в день при случае, чтобы сфокусироваться на нем, чтобы слово проникло в подкорку. Ладно?

Эдди пожала плечами.