Ранее в этой главе в описании водоснабжения в Горьковской области я отмечал, что на загрязнение, которое происходило по вине Балахнинского бумкомбината, обращали внимание еще до войны. Фактически к концу 1930-х годов влияние сталинской индустриализации на реки и озера страны вызывало сильную обеспокоенность у людей, находившихся вне границ той территории на берегу Волги, где все происходило. В равной мере или, вероятно, даже больше волновало не влияние загрязнения водоемов на здоровье человека, а последствия для обрабатывающей промышленности и рыболовства. Речь не о том, что до или после войны не было законов, направленных на пресечение опасных сбросов отходов в открытые водоемы. Важно, что исполнение этих законов окончилось полнейшим провалом. Заводы не просто продолжали выливать сотни тысяч тонн загрязняющих веществ в реки и озера, но с ростом послевоенного промышленного производства, связанного с восстановлением народного хозяйства страны, их объемы увеличивались. Я утверждаю, что причина провала в исполнении законов, направленных на борьбу с загрязнением, была не столько в нежелании руководителей предприятий их исполнять или в бессистемных принудительных мерах со стороны должностных лиц системы здравоохранения (хотя и то, и другое присутствовало в избытке), сколько вследствие структурных препятствий, созданных самой экономической системой сталинского режима. Эта система, как и ее капиталистическое альтер эго, отдавала первенство эгоистичным интересам экономического «субъекта». Если при капитализме это первенство принимает форму прибыли и ее максимизации, то в СССР оно воплощалось в выполнении валового плана каждым предприятием и каждым цехом внутри предприятия. В Советском Союзе никогда не удавалось создать систему плановых показателей, которая бы не давала и руководителям, и рабочим менять планы на уровне предприятия или цеха, менять ассортимент продукции, халтурить или фальсифицировать итоговые отчеты. Если показатели планов устанавливались в соответствии с валовым объемом производства в рублевом выражении, заводы концентрировались на производстве только тех товаров, у которых была самая высокая стоимость в рублях за счет недорогих, но совершенно необходимых товаров, например креплений (гайки, болты и винты), запчастей или недорогих товаров народного потребления. Если центр спускал плановые показатели по физическим критериям, например по весу, то руководители переоринтировались на производство очень тяжелых предметов, будь то стальные бруски или крупные части оборудования, и игнорировали необходимые, но легкие по весу товары, которых требовалось произвести много, чтобы выполнить план. Когда план по производству оконных стекол был зафиксирован в квадратных метрах, стекольные заводы максимизировали выпуск продукции путем производства огромного количества очень тонкого стекла, настолько тонкого, что окна фактически разбивались, как только их устанавливали в новых зданиях. Это выявляет еще один аспект проблемы: такие методы выполнения плана были чрезвычайно дорогостоящими. В случае со стеклом стране требовалось промышленное производство стекла в огромных масштабах из-за того, что огромная доля мощностей производила стекло на замену разбитых оконных стекол и слишком хрупких питьевых стаканов. По сути дела, какой бы критерий планирующие органы не выдумали, предприятия извратили бы его с целью максимизировать свои результаты, даже если бы в этом случае экономика пострадала от острой нехватки необходимого оборудования и запчастей[216]
. В практическом плане результатом работы такой системы стало то, что руководители заводов, начальники цехов и бригадиры – все работали по принципу: делай все, что необходимо, для выполнения плана, независимо от того, будет ли этот результат эффективным для экономики в целом. Таким образом, сталинизм в неменьшей степени, чем капитализм, не смог подчинить интересы конкретного предприятия интересам всего общества, а фактически и не пытался этого сделать. Короче говоря, ни сталинизм, ни капитализм не были сильны в планировании.