Опасные соседи

— Ты так хорошо меня знаешь, — говорит она, и он улыбается.

— Во многих отношениях мы были худшей, худшей на свете парой. Я хочу сказать, господи, помнишь те моменты, которые у нас были? Боже, мы вели себя как сумасшедшие! Но в других отношениях мы были офигенно крутыми, верно?

Люси заставляет себя улыбнуться и кивнуть в знак согласия, но не может заставить себя сказать «да».

— Наверно, мы плохо старались, — говорит он, уже наполнив свой бокал и подливая вина в бокал Люси, хотя она едва успела сделать из него пару глотков.

— Иногда в жизни все происходит само собой, — говорит она, просто чтобы что-то сказать.

— Это правда, Люси, — соглашается Майкл, как будто она только что изрекла нечто глубокомысленное, и, сделав большой глоток вина, спрашивает: — Расскажи мне все о моем мальчике. Он умный? Спортивный?

Он добрый? — мысленно задает она вопрос. Он хороший? Он заботится о своей младшей сестре? Он говорит мне правду? Он хорошо пахнет? Он умеет петь? Он умеет рисовать самые красивые портреты людей? Он заслуживает лучшего, чем эта дерьмовая жизнь, которую я могу ему дать?

— Он неглупый, — отвечает она. — Средне успевает в школе по математике и естественным наукам, отлично по иностранным языкам, изобразительному искусству и английскому. И нет, не спортивный. Совсем не спортивный.

Люси пристально смотрит на Майкла, ища в его взгляде тень разочарования. Но он, похоже, воспринял ее слова спокойно.

— Невозможно быть лучшим во всем, — говорит он. — И он симпатичный мальчик. Уже проявляет интерес к девушкам?

— Ему всего двенадцать, — резко отвечает Люси.

— Он уже взрослый, — говорит он. — Надеюсь, ты не думаешь, что он может вырасти геем?

Ей так и хочется выплеснуть в лицо Майклу вино и уйти. Вместо этого она говорит:

— Кто знает? Пока никаких признаков я не наблюдаю. Но, как я уже сказала, он пока не интересуется такими вещами. В любом случае, — меняет она тему, — пожалуй, мне стоит заняться панзанеллой. Пусть немного пропитается маслом, прежде чем мы ее съедим.

Люси встает. Майкл следует ее примеру.

— А я должен заняться барбекю, — говорит он.

Она было направляется в сторону кухни, но прежде чем успевает уйти, Майкл хватает ее за руки и поворачивает к себе лицом. Она видит, как его взгляд уже теряет фокус, а ведь сейчас всего лишь половина второго. Он кладет руки ей на бедра и прижимает их к себе. Затем убирает ее волосы за ухо, близко наклоняется к ней и шепчет:

— Я не должен был тебя отпускать.

Его губы ненадолго касаются ее губ, затем он шлепает ее по ягодицам и провожает взглядом, когда она уходит на кухню.

26

Вскоре после того, как моя мать сказала мне, что Дэвид заставляет нас отдавать все наши деньги на благотворительность и что он будет жить с нами всегда, я случайно увидел, как он целует Берди.

Тогда это показалось мне тошнотворным, причем по самым разным причинам.

Во-первых, как вы знаете, в моих глазах Берди была физически непривлекательной, даже отталкивающей. Мне было противно думать о том, что большой рот Дэвида прижимается к ее жестким, узким губам, что его руки лежат на ее костлявых бедрах, а ее мерзкий язык нащупывает его язык в темной пещере их ртов. Фу!

Во-вторых, я тогда придерживался довольно консервативных взглядов, и картина прелюбодеяния шокировала меня до глубины души.

И в-третьих: вообще-то, эта третья ужасная вещь поразила меня не сразу. Да и не могла, потому что последствия того, чему я стал невольным свидетелем, были не совсем очевидны. Но я определенно почувствовал, как при виде поцелуя Дэвида и Берди во мне шевельнулось нечто вроде страха, некое предчувствие того, что они могут разбудить друг в друге что-то, что лучше прятать от посторонних глаз.

* * *

Это случилось в субботу утром. Салли отсутствовала, делая фотографии на какой-то съемочной площадке. Джастин отправился на рынок, чтобы продать свои лекарственные снадобья.

Мои родители сидели в саду в халатах, читали газеты и пили из кружек чай. Я спал до половины девятого, что было для меня поздно. Я всегда вставал рано. Я редко просыпался позже девяти, даже будучи подростком. Я едва успел протереть сонные глаза, когда вышел из своей комнаты и увидел их, обнимающихся в дверях комнаты Дэвида. Она была в муслиновой ночной рубашке. Он — в черном хлопковом балахоне, перехваченном поясом. Ее нога была зажата между его коленями. Его пах прижимался к ее лобку. Его рука обнимала ее бледную, всю в родинках, шею. Ее рука лежала на его левой ягодице.

Я тотчас же отступил в свою спальню. Мое сердце бешено колотилось, желудок скрутило узлом. Я прижал обе руки к горлу, пытаясь подавить тошноту и ужас. Я грязно выругался себе под нос. Затем громко повторил ругательство. Выждав мгновение, я приоткрыл дверь. Их уже не было. Я не знал, что делать. Мне нужно было рассказать кому-то. Мне нужно было рассказать об этом Фину.

* * *