Он медленно встал и украдкой оглядел дом.
— Путь свободен, — сказал он и жестом пригласил меня выйти следом за ним через входную дверь.
— Куда мы идем? — спросил я, еле поспевая за ним.
Но он лишь, словно в салюте, вскинул руку и шагнул к тротуару. Остановилось такси, и мы залезли в него.
— У меня нет денег на такси. У меня всего два фунта пятьдесят, — признался я.
— Не бери в голову, — спокойно ответил он и, вытащив из кармана куртки стопку десятифунтовых банкнот, поднял бровь и посмотрел на меня.
— Господи! Где ты это взял?
— Из главной заначки моего отца.
— У твоего отца есть заначка?
— Ага. Он думает, что никто не знает об этом. Но я знаю все.
— А он не заметит?
— Может, заметит, — ответил он. — А может, нет. В любом случае он никак не докажет, кто их взял.
Таксист высадил нас на Кенсингтон-Хай-стрит. Я посмотрел на здание перед нами: длинный фасад, дюжина арочных окон и слова «Кенсингтонский рынок» из хромированных букв. Со стороны главного входа доносилась музыка, что-то металлическое, грохочущее, будоражащее. Я последовал за Фином внутрь и оказался в пугающем лабиринте извилистых коридоров. В каждом из них было множество крошечных магазинчиков, перед которыми стояли мужчины с каменными лицами и женщины с волосами всех мыслимых цветов и оттенков, с подведенными черной тушью глазами. Это был калейдоскоп рваной кожи, белых губ, резаного шифона, рыбацких сетей, шпилек, платформ, пирсингов в носу, пирсингов на лице, собачьих ошейников, ирокезов, накидок, сетчатых нижних юбок, осветленных перекисью волос, розовых платьев, высоченных сапог-ботфортов из хлорвинила, коротких сапожек, бейсбольных курток, бакенбардов, высоких причесок с начесом, бальных платьев, черных губ, красных губ, жующих жевательную резинку, поглощающих булочки с беконом, пьющих чай из чашек с цветочным орнаментом, при этом мизинец с выкрашенным черным лаком ногтем отставлен в сторону, а на шипованном кожаном поводке — хорек.
В каждом магазине играла своя музыка. Пока мы шли, возникало ощущение, будто кто-то перещелкивает один за другим каналы радиостанций. Фин на ходу трогал разные вещи: винтажную бейсбольную куртку, шелковую рубашку для боулинга с вышитым на спине именем «Билли», стойку с виниловыми грампластинками, кожаный ремень с шипами.
Я ничего не трогал. Я был напуган. Из двери следующего магазинчика, мимо которого мы прошли, поднимались клубы курящихся благовоний. Женщина с белыми волосами и белой кожей, сидевшая снаружи на табурете, скользнула по мне коротким взглядом ледяных голубых глаз, и я схватился за сердце.
Возле следующей лавчонки сидела женщина с ребенком на коленях. Я решил, что это не лучшее место для ребенка.
Мы в течение часа бродили по коридорам этого странного места. Взяв булочки с беконом и очень крепкий чай в странном кафе на верхнем этаже, мы наблюдали оттуда за людьми внизу. Фин купил себе черно-белый узорный платок того типа, который носят жители Сахары, и несколько семидюймовых синглов с записями музыки, которую я никогда раньше не слышал. Он пытался купить мне черную футболку с изображениями змей и мечей. Я отказался, хотя в принципе она мне понравилась. Он примерил пару синих замшевых туфель со сморщенными подошвами, которые он назвал бордельными тапками. Он посмотрел на себя в зеркало в полный рост, пятерней зачесал от лица назад челку на манер чуба в стиле 1950-х годов и внезапно стал похож на красавца-сердцееда, этакий гибрид Монтгомери Клифта и Джеймса Дина.
Я купил себе галстук-шнурок с серебряной заколкой в виде бараньей головы, что обошлось мне в два фунта. Его упаковал в бумажный пакет человек, похожий на панка-ковбоя.
Спустя час мы вышли в толчею обычного субботнего утра: семьи ходили по магазинам, люди садились в автобусы или выходили из них. Мы прошагали милю до Гайд-парка, где сели на скамейку.
— Смотри, — сказал Фин, разжимая пальцы правой руки.
Я посмотрел на маленький скомканный прозрачный пакетик. Внутри были два крошечных квадратика бумаги.
— Что это? — спросил я.
— Это кислота, — ответил он.
Я не понял.
— ЛСД, — пояснил он.
Я слышал об ЛСД. Это был наркотик, имевший какое-то отношение к хиппи и галлюцинациям.
Я вытаращил глаза.
— Что… Но как? Зачем?
— Парень в музыкальном магазине. Он просто сказал мне, что у него это есть. Я не спрашивал. Наверно, решил, что я старше, чем на самом деле.
Я испуганно посмотрел на крошечные бумажные квадратики в крошечном прозрачном пакетике. В голове вертелись самые разные мысли.
— Ты ведь не собираешься?..
— Нет. По крайней мере, не сегодня. Но, может быть, в другой раз, а? Когда мы дома? Ты как?
Я кивнул. Я был готов на все, если это означало, что я могу провести время с ним рядом.
В ресторане шикарного отеля с видом на парк Фин купил нам сэндвичи. Их принесли на тарелках с серебряной каемкой, ножом и вилкой. Мы сидели у высокого окна, и я думал, как мы смотримся со стороны: высокий, красивый юноша и его крошечный друг с детским личиком в потертой трикотажной курточке.
— Как ты думаешь, что сейчас делают взрослые? — спросил я.
— Да мне насрать, — ответил Фин.