Опасные соседи

— Вдруг они вызвали полицию?

— Я оставил записку.

— Понятно! — сказал я, удивленный этим проявлением послушания. — Что ты написал?

— Написал, что мы с Генри идем гулять и вернемся позже.

Мы с Генри. Мое сердце подпрыгнуло.

— Скажи, а что случилось в Бретани? — спросил я. — Почему вы вдруг оттуда уехали?

Он покачал головой.

— Вряд ли ты захочешь это знать.

— Нет, я как раз-таки очень хочу. Что там стряслось?

Он вздохнул.

— Да все из-за отца. Он взял что-то такое, что не принадлежало ему. Затем он сказал что-то типа, мол, я думал, что мы все должны делиться всем, что у нас есть, но это было что-то вроде семейной реликвии. Эта штука стоила около тысячи фунтов. Он просто отвез ее в город и продал, а затем сделал вид, будто видел, как «кто-то» проник в дом и украл ее. Деньги он припрятал. Но до хозяев дома дошла правда. И разразился сущий ад. На следующий день нам дали коленом под зад. — Он пожал плечами. — Были и другие дела. Но это главная причина.

Внезапно мне стало понятно, почему он не раскаивался в том, что взял деньги отца.

Дэвид утверждал, что зарабатывал много денег, проводя свои занятия, но, если задуматься, сколько денег можно заработать на горстке хиппи в церковном зале два раза в неделю? Что, если он прямо у нас под носом уже продал что-то из наших вещей? Он уже промыл мозги моей матери, и та позволила ему распоряжаться финансами нашей семьи. Что, если он снимает деньги прямо с нашего банковского счета? Или же это были деньги, которые, как считала моя мама, шли на благотворительность, на помощь бедным людям?

Все мои смутные подозрения по поводу Дэвида Томсена начали складываться в нечто весомое и реальное.

— Тебе нравится твой отец? — спросил я у Фина, ковыряя кресс-салат на краю своей тарелки.

— Нет, — просто ответил он. — Я презираю его.

Я кивнул, получив подтверждение моим мыслям.

— Как насчет тебя? — спросил он. — Тебе нравится твой отец?

— Мой отец слабак, — ответил я, со жгучей ясностью понимая, что это правда.

— Все люди слабаки, — сказал Фин. — Это главная беда этого гребаного мира. Слишком слабы, чтобы любить по-настоящему. Слишком слабы, чтобы ошибаться.

От мощи этого утверждения у меня перехватило дыхание. Столь верных слов я еще ни разу не слышал. В основе всех плохих вещей, которые когда-либо случались, лежит людская слабость.

Прямо на моих глазах Фин вынул из пачки две банкноты по десять фунтов и заплатил за дорогие сэндвичи.

— Извини, но я не смогу вернуть тебе деньги, — сказал я.

Он тряхнул головой.

— Мой отец заберет все, что у вас есть, а потом разрушит вашу жизнь. Так что это самое меньшее, что я могу для тебя сделать.

27

Либби, Дайдо и Миллер запирают дверь дома и идут в паб. Это паб, который Либби заметила с крыши дома. Он забит под завязку, но они находят высокий стол в биргартене и перетаскивают к нему табуреты от других столов.

— Как по-вашему, кто это? — говорит Дайдо, трубочкой размешивая джин с тоником.

— Вряд ли это какой-то бездомный, — отвечает Миллер. — Там слишком мало вещей. Если бы он действительно там жил, то мы бы увидели кучи разного барахла.

— То есть, вы считаете, что он лишь иногда заглядывает туда? — говорит Либби.

— Я бы предположил, что да.

— И когда я приходила в субботу, там, наверху, кто-то был?

— И это тоже.

Либби вздрагивает.

— Послушайте, — говорит Миллер, — я вот что думаю. Вы родились, если не ошибаюсь, в июне 1993 года?

— Девятнадцатого июня. — Произнося эту дату, Либби ощущает холодок. Откуда это известно? Что, если это вымышленная дата? Придуманная социальными службами? Ее приемной матерью? Она чувствует, как ее уверенность в себе начинает куда-то ускользать.

— Верно. Ваш брат и сестра наверняка знали дату вашего рождения, ведь когда вы родились, они были подростками. И если они каким-то образом знали, что дом находится в доверительном управлении и станет вашим, когда вам исполнится двадцать пять лет, нет ничего удивительного в том, если кто-то из них решил вернуться в дом. Увидеть вас…

Либби удивленно ахает.

— Вы хотите сказать… вы думаете, что это может быть мой брат?

— Да, я думаю, что это может быть Генри.

— Но если он знал, что это была я, и он был там, в доме, то почему он тогда не спустился и не увиделся со мной?

— Ну этого я не знаю.

Либби поднимает бокал с вином, подносит к губам, и снова ставит.

— Нет, — решительно говорит она. — Это полная бессмыслица.

— Может, он не хотел тебя напугать? — высказывает предположение Дайдо.

— Неужели он не мог оставить мне записку? — отвечает Либби. — Разве нельзя было связаться с адвокатом, сообщить ему, что он хочет встретиться со мной? Но вместо этого он прятался на чердаке, как какой-то чокнутый.

— Слушай, может, он извращенец? — говорит Дайдо.

— Кстати, что вы узнали о нем? — спрашивает Либби Миллера. — Кроме того, что он мой брат?