Опасные соседи

Фин откинул с лица светлые пряди волос. Вступив в пору полового созревания, он, как ни странно, становился еще красивее. Ему было всего четырнадцать, но ростом он вымахал уже под шесть футов. Насколько мне было известно, он никогда не страдал от прыщей. Если бы они были, я бы их сразу заметил, так как разглядывание лица Фина стало практически моим хобби.

— Мне нужно с тобой поговорить, — прошипел я ему в лицо. — Это действительно очень важно.

Мы прошли в конец сада, где под лучами утреннего солнца стояла изогнутая скамья. Из-за полога зеленой листвы и цветов нас не было видно из дома. Мы повернулись лицом друг к другу.

— Я только что кое-что видел, — сказал я. — Что-то ужасно скверное.

Фин с прищуром посмотрел на меня. Я понял: он думает, что я сейчас расскажу о том, что я видел, как кошка полакомилась содержимым масленки или что-то в равной степени детское и банальное. Он явно не верил в мою способность сообщить нечто по-настоящему шокирующее.

— Я видел твоего отца. И Берди…

Выражение снисходительного нетерпения слетело с его лица, и он с тревогой посмотрел на меня.

— Они выходили из комнаты Берди и Джастина. И они целовались.

При этих словах он слегка вздрогнул. Они явно произвели на него впечатление. Наконец, спустя два года, Фин всерьез посмотрел на меня.

Я заметил, как дернулись мышцы на нижней челюсти Фина.

— На фига ты врешь мне? — почти прорычал он.

Я мотнул головой.

— Клянусь, — сказал я. — Я видел своими глазами. Только что. Минут двадцать назад. Клянусь тебе.

К моему удивлению, глаза Фина тотчас наполнились слезами. Было видно, что он изо всех сил пытается не расплакаться. Я слышал от некоторых людей, что якобы мне не хватает сочувствия. Возможно, это так. Мне даже на миг не пришло в голову, что Фин может расстроиться. Ужаснуться — да. Возмутиться — да. Что ему может стать противно — да. Но расстроиться?

— Извини, — сказал я. — Я просто…

Он покачал головой. Его красивые светлые волосы упали ему на лицо, но затем вновь колыхнулись в сторону, и я увидел на нем выражение угрюмой, душераздирающей бравады.

— Все нормально, — сказал он. — Спасибо, что сказал мне.

На миг воцарилось молчание. Я не знал, что мне делать. Я завладел вниманием Фина. Но я причинил ему боль. Я посмотрел на его большие загорелые руки, сложенные на коленях. Меня так и подмывало поднять их, погладить, поднести к губам, поцеловать, прогнать его боль. Я чувствовал, как внутри меня нарастает волна физического желания, острого и мучительного. Я быстро перевел взгляд с его рук на землю между моими босыми ногами.

— Ты скажешь своей маме? — спросил я в конце концов.

Он покачал головой. Волосы снова упали и скрыли от меня его лицо.

— Это убьет ее, — честно ответил он.

Я кивнул, как будто знал, что он имел в виду. Но на самом деле я не знал. Мне было всего лишь тринадцать. И я был жутко наивен для своих тринадцати лет. Да, мне стало противно, когда я увидел, как Берди и Дэвид страстно целуются, да еще в ночных рубашках. Я знал, что это нехорошо, что женатый мужчина не должен целовать женщину, которая не была его женой. Но мне было сложно представить реакцию других людей — то, какие чувства это может вызвать у кого-то помимо меня. Я не понимал, почему Салли предпочла бы умереть, потому что ее муж поцеловал Берди.

— А сестре своей скажешь?

— Я никому ничего не рассказываю, — отрезал он. — И ты тоже не должен. Я серьезно. Не говори никому. Ничего не делай, пока я не скажу тебе. Договорились?

Я снова кивнул. Все это было выше моего понимания, и я был рад следовать приказам Фина.

Похоже, я рисковал упустить момент. Я чувствовал это нутром. Я видел, что Фин собирается встать и пойти в дом, и что он не пригласит меня пойти с ним, и что я останусь сидеть здесь на скамейке, глядя на заднюю стену дома, и все это будет и дальше распирать меня изнутри, все эти желания, потребности и нутряное необузданное вожделение. И я знал: несмотря на то, что только что произошло, мы вернемся к обычной жизни, к вежливой взаимной сдержанности.

— Давай сходим сегодня куда-нибудь, — сказал я, затаив дыхание. — Чем-нибудь займемся.

Он повернулся и пристально посмотрел на меня.

— У тебя есть деньги?

— Нет. Но я могу раздобыть немного.

— Я тоже, — пообещал он. — Встретимся в холле, в десять.

С этими словами он встал и ушел. Я проводил его взглядом, пожирая глазами торчащие под футболкой позвонки, и широкие плечи, и большие ноги, ступающие на землю, его трагически опущенную красивую голову.

* * *

В карманах папиной куртки я нашел горсть монет. И еще взял два фунта из маминого кошелька. Я причесал челку, надел ветровку на молнии, которую мама купила мне несколько недель назад в дешевом магазине на Оксфорд-стрит и которая была раз в сто раз лучше, чем все, что мне когда-либо покупали в «Хэрродсе» или «Питере Джонсе».

Фин сидел на троне у подножия лестницы, с книгой в мягкой обложке. Я до сего дня мысленно вижу Фина именно так — с той разницей, что в моих фантазиях он опускает книгу, смотрит на меня, его глаза при виде меня загораются, и он улыбается. На самом деле он едва отреагировал на мое появление.