К тому времени удалось не только узнать, в каком доме ребенка был брат Минька, но и в какую область он переехал с усыновившей его семьей. Но там их следы терялись.
Лишь спустя несколько лет ей повезло: знакомая, оказавшаяся сотрудницей областного ЗАГСа, расчувствовавшись от печальной истории, нашла в архивах документы о смене фамилии приемной матери, а следовательно, и Миньки. Теперь она могла перебраться поближе к брату и наблюдать за ним, а заодно собирать всю недостающую информацию о родственниках и их с Минькой наследстве…
И сейчас, когда они вместе, надо спешить. Она не рассказывала брату, что серьезно больна: сказались годы в колонии, подорвавшие здоровье. Из-за этого и детишек она не родила. Все заработки, все сбережения приходилось тратить на лечение, на уход за собой, чтобы ни у кого и мысли не закралось, что она нездорова. Операцию, которая могла бы продлить ей жизнь лет на пять, а то и десять, нужно было делать за границей, в дорогой клинике. Тянуть уже нельзя: еще месяц-два, и все будет бесполезно. А так хочется пожить по-человечески, в достатке, в своем доме, с любимым братишкой.
Наблюдая за Кирой, она все время представляла, что могла быть на ее месте, если бы не злодейка-судьба.
И, поскольку винить больше было некого, во всех своих бедах она обвиняла родню – тетку Серафиму и сестрицу Киру…
Кира
«Какая же я все-таки дурочка. Совсем не умею вести себя с мужчинами. Прямолинейна, как бронепоезд. Не подумала о том, что могу задеть чувства Бориса… Права мама: мужчину просто найти, сложно удержать» – такие невеселые мысли бродили с утра в моей голове. За ними я даже забыла про злосчастный букет и обещание рассказать о нем Савельеву.
Чтобы не сидеть, глядя на молчащий телефон, и не ждать звонка или визита Бориса, я решила поехать к Серафиме. Надо же разобраться до конца с этими странными письмами и таинственной пещерой. Жаль, конечно, что Борис не захотел обсудить со мной эту тему, вдруг вдвоем мы бы приблизились к ее разгадке?
Не хотелось огорчать бабулю синяками под глазами, поэтому я привела себя в порядок, сделала легкий макияж, надела довольно легкомысленное платье в горошек и, сложив папку с бумагами в объемную плетеную сумку, отправилась за город, в больницу. И только выйдя из такси, обнаружила, что забыла дома телефон. Ну что ж, так даже лучше: не буду каждые пять минут проверять, не звонил ли Левандовский.
Серафиму Лаврентьевну я застала в палате за чтением книги. Старушка тут же заложила страницу каким-то конвертом и отложила томик на тумбочку.
– Что-то я сегодня разленилась, Кирочка, на прогулку не пошла. Давай с тобой тут, в комнате, посидим, поболтаем. Надо только проветрить, душно как-то. Наверное, опять к грозе.
– Конечно, сейчас откроем окна, впустим свежий воздух. Вроде сегодня дождей не обещали.
Я распахнула окно, выходящее в больничный садик, и с наслаждением вдохнула запахи молодой листвы, распускающейся черемухи и свежескошенной травы. По дорожкам прогуливались пациенты, ловя еще мягкое июньское солнышко.
Достав из сумки заветную синюю папку, я разложила бумаги прямо на подоконнике. Под задорный щебет птичек мы принялись рассматривать ее содержимое.
– Прадед твой, Георгий, не был склонен к глупым фантазиям, по крайней мере ничего подобного я о нем не слышала ни от маменьки, ни от тетки Ирины. Скорее, это Лаврентий в детстве был фантазер и выдумщик, говорят, мечтал стать путешественником и охотником.
– Прямо как Аллан Квотермейн, герой упомянутой в письме книги!
– А стал торговцем, продолжил семейное дело, – подытожила Серафима Лаврентьевна. – Я помню, что Стефан перед самой войной тоже говорил маме и тетушке, что это все выдумки, и письма советовал сжечь от греха подальше. Хорошо, что они сохранились, все же какая-то память…
– Бабуля, а если предположить, что мальчиков вряд ли отпускали одних гулять далеко от дома? Где они могли играть?
Серафима задумалась, вглядываясь куда-то в глубину сада.
– Помнится, папенька вспоминал свою гувернантку, мисску, как он ее называл. Это ведь ее упоминает Георгий в письме? Гулял он чаще всего под ее присмотром. А у гувернантки, как говорили, был роман с кладовщиком «Торгового дома Поповых». Как же его звали? Смешное такое имя…
– А где работал этот кладовщик? Куда они могли ходить?
– Да во дворе нашего дома и работал. Строение там такое, кирпичное, в нем раньше склады размещались, оно и сейчас там стоит. И конторка в нем его была.
– Значит, мальчишки, Жора и Лаврик, могли играть где-то рядом с этим складом. Давай-ка посмотрим на план, он хоть и на тонкой бумаге, но линии можно разглядеть. – Во мне проснулась профессиональная привычка работать с чертежами и планами.
– Погоди-ка, очки надену. – Бабушка всмотрелась в потертый листок. – Да вот же он, склад этот. Но не думаешь же ты всерьез, что твой прадед действительно там спрятал что-то ценное? Это скорее семейная легенда, чем правда.
И она печально вздохнула.