Опасные тени прошлого

– Я знала, что ты не захочешь надеть яркое, поэтому выбрала это, сдержанно и вместе с тем достойно. – Простого кроя черно-белое платье с эффектом голограммы струилось и облегало, будто продолжаясь в пространстве. – Ты ужасно похудела, Кира, но такая расцветка это скрывает. И вот к нему легкий палантин, скроет твои торчащие ключицы и шрам на руке. Так, поправим вот здесь, что за непослушные волосы! И, пожалуйста, возьми вон ту помаду, она матовая, очень нежная, совсем не вызывающая.

– Ой, мамуля, я всегда удивлялась, почему ты не стала стилистом. У тебя отличный вкус и умение за полчаса превратить Золушку в принцессу.

– Подай эту идею своему отцу! Пусть вложит небольшой капитал, и я открою студию. Хотя ты же знаешь, я слишком неорганизованная и увлекающаяся, через неделю мне все надоест. А вот и он. – Мама ответила на звонок телефона. – Да, мы выходим, Юра. Пару минут еще…

В машине нас ждала Симочка, которая, хоть и сдала после всех событий, сейчас выглядела отдохнувшей и, как обычно, элегантной в летней шляпке с вуалью.

– Тетя у нас английской королеве даст фору, – пошутил папа, помогая нам устроиться в салоне. – И вообще я теряюсь при виде такого количества красивых женщин.

Я устроилась рядом с Серафимой, которая, сжав мою руку, спросила заговорщицким тоном:

– А где этот милый молодой человек, Игорь, кажется, которому я обязана жизнью? Он что, не едет с нами?

– Бабуля, Игорь Анатольевич на работе, но он обещал освободиться пораньше и прибыть прямо на место.

Старушка удовлетворенно улыбнулась и стала рассказывать последние новости из пансионата. Меня порадовало, что она перестала грустить и плакать.

Лето в Рыбнинске было жарким, солнечным. Горожане старались укрыться в тени густой листвы в парках и скверах или у реки, где легкий ветерок пытался остудить горячий пыльный асфальт.

Костел же, как и прежде, встретил нас прохладой и оградил от уличного шума. Каждый шаг по ступеням его широкой лестницы давался мне с трудом, и, хотя я уже оправилась от травм, полученных при падении в подвале, фантомные боли, казалось, иголками пронзают ступни и позвоночник.

Пропустив вперед родных, я задержалась в притворе, чтобы перевести дыхание, прикрыла глаза, прижалась лбом к каменной стене. Меня окружали миражи. Здесь мы с Борисом впервые по-настоящему поцеловались. Казалось, я чувствую вкус его губ, сильную ладонь на затылке. Слышу, как он говорит что-то на польском…

– Рani, czy źle się czujesz? [22] – Взволнованный голос звучал прямо за моей спиной.

Я вздрогнула и обернулась. Незнакомый священник в темной сутане смотрел с участливой улыбкой, готовый прийти на помощь. Среднего роста, с едва намечающейся лысиной, за стеклами очков в тонкой оправе – добрые карие глаза.

– Дзенькую, вшистко в пожантку [23], – попыталась ответить на польском, отчего улыбка незнакомца стала шире.

Возникший, как всегда, внезапно, но вовремя Мельников поспешил нас познакомить:

– Кира Юрьевна, наш талантливый реставратор и щедрый благотворитель. А это господин Моравецкий, представитель польской католической церкви, прибыл из Варшавы. Он доктор богословия и первый помощник Председателя Конфессии Епископов.

Всегда восхищалась тем, как Аркадий умудряется запоминать все регалии и чины.

– Давайте пройдем в зал, нас уже ждут. Сейчас начинаем. Прошу вас. – Руководитель студенческого клуба предоставил право гостю идти первым, удержав меня за руку. – Кира, все хорошо? Я боялся, что вы не захотите прийти. Но это ваш праздник!

– Все нормально, спасибо, я рада, что мы с вами сегодня будем вместе. – Я поправила Мельникову сбившийся галстук, чмокнула его в щеку, и мы поспешили за Моравецким.

Я уже стала забывать, как красив костел внутри. Оставшиеся работы были завершены, пока я лежала в больнице. Все витражи заняли свои места, и разноцветные блики делали пространство каким-то легким, воздушным. На мраморных постаментах установили таблички с именами святых, чьи статуи возвышались здесь век назад, и кованые подсвечники с горящими свечами. Между колоннами расставили кашпо с живыми цветами. Скамьи заполнила публика. Казалось, собрался весь местный бомонд, а руководство города занимало места в первых рядах. Я хотела пробраться к родителям, но Аркадий уверенно потащил меня вперед, где было что-то вроде президиума. Там уже расположились пан Моравецкий, мэр Рыбнинска, ректор университета и солидный бородатый мужчина в смокинге. Два стула были свободны – для нас с Мельниковым.

В алтарной части было устроено что-то вроде экспозиции: иконы, церковная утварь, книги. На отдельном столе я заметила два портрета. В строгой сутане на фоне костела был запечатлен ксендз Игнатий Левандовский. Со второго на меня смотрели голубые глаза его правнука, Бориса. Черная ленточка в уголке заставила задержать дыхание, чтобы не расплакаться. Почувствовавший мое замешательство Аркадий быстро придвинул мне стул, засуетился, отвлекая на себя внимание, начал раздавать какие-то буклеты, давая время успокоиться.