Опасные тени прошлого

Мне же не давала покоя мысль о бабушке. Вот кому сейчас нужна моя помощь! Надо выбираться отсюда. И я осторожно стала двигаться вдоль стены, благо все внимание остальных было сейчас обращено друг на друга и на драгоценности. Но мой маневр не удался.

– Держи девчонку, Минька! – закричала Валентина.

Пистолета я не увидела, услышала лишь грохот выстрела и ощутила резкий толчок. Метнувшийся в мою сторону Борис упал, повалив меня на пол, я ударилась головой о землю, почувствовала тяжесть его тела и отключилась от боли…

Врач «Скорой», немолодой, с прокуренными усами, пресек мою попытку поднять голову. На мои неразборчивые вопросы он, однако, ответил:

– Есть еще один пострадавший, в другой машине. Пулевое у него, в спину, серьезное. Эх, довезли бы. Стало быть, он тебя, девонька, собой закрыл.

О самоубийстве Валентины я узнала позже, видно, врач не стал пугать меня такими рассказами.

Обе «Скорые» подъехали к больнице одновременно, и нас с Борисом вместе вкатили в приемное отделение. Мне удалось повернуть голову и увидеть его бледное, заострившееся лицо, пропитанную кровью рубашку.

– Девушку на МРТ, парня в операционную, срочно, – распорядился врач.

Я уцепилась за рукав медбрата, собравшегося везти мою каталку.

– Пожалуйста, одну минуту, я могу его увидеть… поближе.

Протянув правую руку, нащупала ладонь Бориса. Рыцарские доспехи пали, но он спас мне жизнь. Сквозь набежавшие слезы я увидела, как приоткрылись его глаза, почувствовала слабое пожатие пальцев.

– Jesteś moim aniołem. Kocham cię [24], – чуть слышно прошептали посиневшие губы, и он снова потерял сознание.

Эти слова не нуждались в переводе. Они были последними, которые он сказал… Которыми попрощался со мной навсегда…

Меня с сотрясением и переломом левой руки продержали неделю в больнице. О смерти Бориса я узнала от врачей, спасти его не удалось: пуля прошла слишком близко к сердцу. Тело Левандовского отправили в Польшу, в родной город.

Примчались мои родители, вопреки моим ожиданиям проявившие понимание и такт, окружившие меня и Серафиму заботой и уходом. Я снова почувствовала себя маленькой девочкой, чьи проблемы решают сильный папа и любящая мама. Почти ежедневно меня навещали Савельев и Мельников, и у нас неожиданно сложилось такое дружеское трио. Но чтобы прийти в себя и смириться с болью, разрывавшей мне сердце, нужно время…

За спиной послышались шаги, и я поспешно вытерла мокрые от слез щеки.

– Как ты, Кира? – Игорь Савельев, как всегда спокойный и такой надежный, заботливо накинул мне на плечи палантин, который я забыла в зале, и вытащил из кармана большой носовой платок в клеточку. – Давай выйдем через служебный вход, там моя машина. Отвезу тебя домой. Юрия Алексеевича я предупредил, они поедут следом. Серафима Лаврентьевна настаивает на чаепитии.

– Спасибо, Игорь. – Я попыталась улыбнуться. Рядом с ним мне становилось немного легче. – Чашка хорошего чая нам точно не помешает.

Из дневника следователя Савельева

12 июля 2017 года

Отложенное из-за неожиданных и печальных событий открытие костела состоялось. Я очень переживал, как воспримет это Кира. Было видно, что она не оправилась от потрясений.

Чего не скажешь о ее бабушке. Серафима Лаврентьевна быстро встала на ноги и, несмотря на запреты врачей, развила бурную деятельность: наняла племяннику Михаилу хорошего адвоката, отправляла передачки в СИЗО, организовала поездку к его приемной матери и взяла удрученную женщину под свою опеку. Хотя там уже и так хлопотала Анна, бывшая невеста Мирошкина.

– Я, Юрочка, зла на Мишеньку не держу, – объясняла Решетова отцу Киры. – Сам посуди, какая непростая судьба была у Валентины, как она сердцем ожесточилась. Тяжело жить с чувством ненависти в душе. Если бы она сразу ко мне пришла, открылась, я бы ее приняла, помогла с лечением, зажили бы по-родственному. Думаю, это Стефан виноват, сам от семьи отгородился и дочку воспитал не в любви, а в недовольстве всем миром.

За круглым столом в гостиной на Крестовой было тепло и уютно. Фамильный фарфор на льняной скатерти с тонким узором, серебряные приборы, хрустальные вазочки с печеньем и конфетами, полотняные – не бумажные – салфетки – все создавало атмосферу чаепития в купеческом доме.

Кира со следами недавних слез на лице, но уже немного оттаявшая. Ее строгий отец, на самом деле человек необычайной доброты, бесконечно любящий единственное чадо. Мама, модница и красавица, старающаяся всех приободрить и развеселить своей болтовней. Бабушка, игравшая сегодня роль старейшины и гостеприимной хозяйки. Аркадий, взваливший на себя все хлопоты и по завершении работ в костеле, и по репатриации тела Левандовского на родину. Специально прилетевшая к открытию костела Ниночка, успевшая за пару дней совершенно очаровать увальня Мельникова, не сводящего с нее глаз. И, наконец, ваш покорный слуга, чья роль пока официально-дружеская, но я не теряю надежду. Тем более что имею негласную поддержку в лице Серафимы Лаврентьевны, считающей меня своим спасителем и чуть ли не внуком.