Опасные тени прошлого

Наконец все расселись, в зале стало тихо. Откашлявшись, слово взял мэр, крепкий мужчина с военной выправкой, которую не скрывал неформальный летний костюм.

– Сегодня одна из жемчужин нашего города, костел Святейшего Сердца Иисуса, переживает второе рождение. Благодаря усилиям мэрии, поддержавшей проект нашего уважаемого предпринимателя Ярослава Сергеевича Приходько, – на этих словах бородач привстал и горделивым кивком поприветствовал зал, – удалось практически полностью воссоздать первозданный вид костела. Не буду перечислять все проделанные работы, результат которых вы видите сами. Наши мастера потрудились, как говорится, на славу. Отдельное спасибо я хочу сказать реставратору Кире Юрьевне Деминой, не только восстановившей декор зала и украшающие его старинные витражи, но и нашедшей и спасшей исторические ценности.

Тут мэр помахал рукой в сторону алтаря.

– Ценности, изъятые Советской властью у польской католической церкви, по закону являются собственностью государства. Но мы изучили все обстоятельства, посоветовались, – мэр многозначительно поднял указательный палец вверх, – учли пожелание Киры Юрьевны, которая, как обнаружившая клад, имеет право на долю в нем, и совместно с Комитетом по культуре приняли такое решение.

Мэр многозначительно откашлялся, сделал глоток воды из своевременно поданного Мельниковым стакана и продолжил:

– Часть найденного имущества – некоторые иконы и утварь – останутся в костеле. Само здание передается в безвозмездное пользование католической архиепархии, ее восточному деканату, который создаст здесь приход. Мы получили согласие от епархии на периодическое использование костела для проведения культурных мероприятий – концертов духовной и классической музыки, литературных чтений, выставок. Курировать это направление будет, как и прежде, господин Мельников.

Аркадий, которого распирало от гордости, аж зарделся.

– Остальные ценности мы передаем в дар польской католической церкви, они отправятся на свою историческую родину. Прибывшему к нам господину Моравецкому я передаю все сопроводительные документы и предоставляю ему слово.

Недолгую благодарственную речь польского гостя перевела бойкая студентка, после нее пространным историко-культурологическим обзором разразился ректор. Пару слов о ходе реставрационных работ произнес Мельников, которому я успела шепнуть, что выступать не готова.

Весь этот официоз утомлял, народ в зале тоже стал переговариваться, обмахиваясь буклетами.

Но мэр еще не закончил и снова подвинул к себе микрофон:

– Минуточку внимания, уважаемые сограждане! Официальная часть подходит к концу, вас ждет концерт, подготовленный нашей музыкальной школой, но сначала я должен выполнить еще одну важную миссию. Мы тут, в мэрии, приняли несколько решений, чтобы отметить тех, кто возродил этот шедевр архитектуры для нашего города.

На этих словах появились модельной внешности девушки с букетами и тиснеными кожаными папками.

Меценату Приходько присвоили звание почетного гражданина города, нам с Аркадием вручили благодарственные письма от мэрии. Одна из красоток подала мэру металлическую табличку в тонкой папиросной бумаге.

– И мы, конечно, не могли обойти вниманием человека, который ценой своей жизни спас не только все эти ценные находки, но и нашу очаровательную Киру Юрьевну. Это поступок настоящего мужчины, ученого…

– Католика, – вставил Моравецкий.

– Да, настоящего католика. И мы совместно с руководством университета решили присвоить кафедре зарубежной истории имя Бориса Левандовского. – Мэр развернул табличку и передал ее ректору.

Торжественно заиграл орган, отвлекая внимание публики, по проходу побежали детишки со скрипками и флейтами в руках. Это позволило мне выскользнуть в боковой придел и скрыться в переходной галерее. Сдерживать слезы уже не было сил…

В тот ужасный день я очнулась в карете «Скорой помощи», мчавшейся в больницу с включенной сиреной. Ужасно болела голова, ныл затылок, а левую руку пронзало как иголками. Перед глазами плыли какие-то мутные круги.

Последнее, что я помнила, это внезапное появление в подвале Бориса, их перепалку с Валентиной и Михаилом, оказавшимися моими родственниками, чуть было не завязавшуюся потасовку. Даже найденные мной ценности в этой пещере Али-Бабы не так поразили, как внезапное преображение знакомых мне людей. Куда делась приятная и сладкоголосая хозяйка салона «Каприз»? Вместо нее передо мной стояла с пистолетом в руке злобная фурия с манерами лагерного надсмотрщика, извергающая ругательства. А добродушный и мастеровитый Михаил Мирошкин? Подавленный авторитетом старшей сестры и трясущийся от перспективы обогащения? И, наконец, Левандовский, мой рыцарь на белом коне, превратившийся в холодного и расчетливого охотника за сокровищами. Маски сорваны, спектакль о любви закончен. Борис ни разу даже не взглянул в мою сторону.