Опасные земли

Те настоятельно рекомендовали ему выметаться прочь из города, потому что даже самые неторопливые попы в церквях всего Брюгге успели возгласить версикул Benedicamus Domino, а то и Ite, missa est, а значит, пора отворять воротные створы, пуская в город добрых путников и выпуская не менее добрых. К прибытию шефа Уго, вовсе растратив вежливость, советовал начальнику стражи:

– Заткнись и занимайся своим делом или просто заткнись!

Но, так как появился Филипп с подорожной грамотой, перепалку пришлось свернуть, худо-бедно построиться в колонну по два и покинуть сень двух могучих башен, которые взирали на мир глазницами узких бойниц. На мосту рыцаря и его отряд поджидала третья неприятность в лице дикого гуся, который притаился во рву у самого выезда.

Летнее солнце приветствовало всадников в левый фланг, когда кони под грохот подков шеренга за шеренгой покидали мост. И покинули его почти все, когда гадкая птица решила перепугаться. Серая молния вылетела из-под арки с диким га-га-га и хлопаньем крыльев. Вот тогда решили перепугаться и лошади. Гусь был таков, а кавалькада рассыпалась, потонула в недовольном ржании, ругани, лязге растревоженного во вьюках снаряжения.

Когда пугливых четвероногих удалось привести в чувство и настроить на дальнейшую службу, выяснилось, что опытный и бывалый жандарм выпал из седла и сломал ногу, а конь, почуявший, что его, наверное, собираются убивать, или бог знает какие еще беды, стал защищаться от всего мира. Он прыгал, козлил и брыкался изо всей конской мочи, в ходе чего зашиб копытом одного пажа.

Теперь копытный дуралей стоял у рва с виноватым видом, а рядом лежал опытный и бывалый жандарм, а также паж. Жандарм ругался на чем свет стоит, паж стонал, держась за грудь.

– Вашу ж мать… – Филиппа хватило только на этот недлинный и не совсем содержательный комментарий.

Жерар высказался в том духе, что если уж не везет, то сразу по всему фронту. Уго по своему обыкновению сказал, что цена всему этому не больше дерьма, а Синклер нешуточно загрустил, а если не загрустил, то весьма напрасно – ведь это его пажа зашибли по гусиной вине.

Пострадавших пришлось отправлять назад – во дворец, да еще в сопровождении – сами они были не в состоянии.

Не в состоянии сделался и Филипп, быстро посчитавший, что по таким делам и с таким везением его отряд до превотства Шиме может совсем не добраться. Он построил своих спутников вдоль дороги, отчаянно благоухавшей утренней свежестью, которая соревновалась с вонью тины из недалекого городского рва.

– Значит, так, дорогие мои сиры! – начал он, обозрев поредевшее войско, для чего не пришлось даже привставать на стременах. – Сейчас мы поедем и поедем, не смотря на!

Ну, вы поняли! Вот эта вся дрянь… а-а-а, черт! Чтобы к полудню сделали два лье! И чтобы никто ко мне до полудня не подъезжал! А теперь марш, марш, марш!

И он пустил коня короткой рысью, не обращая внимания на рык де Ламье:

– Слушай! Напра-аво! Дистанция корпус лошади! Рысью!

Отряд пустился за командиром, окутанный нормальным походным шумом: копыта топтали дорогу, лошади фыркали, а какой-то жандарм подбадривал пажа с заводным конем:

– Упустишь – вставлю голову в жопу!

И неведомо было никому, что славный город Брюгге покинули сегодня не одни они.

* * *

В полумиле от ворот дорога ветвилась. У часовни под старым платаном, который помнил, кажется, еще святого Людовика, тракт уходил на юго-восток – к Генту, но путникам нужно было севернее, куда они и повернули. Копыта пожирали мили, а мили складывались в лье. Плавное течение дороги, разделенной все тем же древним пунктиром шаг – рысь – галоп и вновь шаг, убаюкало душу рыцаря. К полудню он вполне примирился со всеми утренними неприятностями, и только солнце не желало умерить свой жар, буквально плавя окружающее.

В самом деле, что с того? Доспехи приторочены к седлам, нет нужды исходить потом, как давеча под Монлери, в мыслях о вражеском копье или топоре. Пусть пыльно, пусть жара, но, положительно, есть в дорожном бездумии свои плюсы – ты идешь от деревни к городку, и опять – к деревне, и никто не хочет тебя убить или просто вставить досадную шпильку, как капитан лучников или, того хуже, гусь под мостом.

Шпилька, конечно, налицо.

Едва выступив, Филипп недосчитался: девятерых лучников, шести пажей и одного жандарма. Ерунда, конечно – не на войну едут, но с этим надо было что-то делать. Рыцарь подверг инспекции душевное равновесие и нашел его удовлетворительным, чтобы заниматься делами.

Он обернулся, нашел в пыльном мареве фигуры Уго и Жерара, слегка укоротил рысь и замахал рукой – догоняйте, мол. Уго был потребен понятно зачем, а Жерар – для контраста, на его фоне германское занудство переносилось легче.

– Уго, даже не думай брюзжать! – предварил он разговор, когда оба товарища поравнялись с ним, заняв места по правую и левую руку, благо ширина дороги позволяла.

– На себя посмотри, – отрезал немец.

Реплику Ламье подхватил негодник Жерар:

– Ага, ага, ты ноешь с самого восхода!

– Есть с чего. Кто-нибудь доложит мне наличие?

Уго ответил: