Опасный поворот. Инспектор пришел

Шейла . Я тоже поступила дурно и это сознаю. Я стыжусь своего поступка. Но вы снова напускаете на себя такой вид, как будто ничего особенного не произошло…

Берлинг . «Ничего особенного не произошло»! Ты разве не слышала, что я говорил? Разразится публичный скандал — нам крупно повезет, если дело не получит огласки, — а кто пострадает от скандала больше, чем я?

Шейла . Но я вовсе не о том говорю. Меня эта сторона не волнует. Беда в том, что вы, кажется, так ничего и не уразумели.

Берлинг . Разве? Ну нет, тут ты очень ошибаешься. Я многое уразумел за сегодняшний вечер. И, надо надеяться, ты не хочешь, чтобы я пояснил тебе, что именно. Чего только я не узнал! Стоит мне вспомнить начало вечера… подумать о том, какие чувства я испытывал, когда мы впятером садились обедать вот за этот стол…

Эрик (перебивая). Да, а помнишь, что ты говорил Джеральду и мне после обеда, когда тебя распирало от самодовольства? Ты внушал нам, что человек должен сам пробивать себе дорогу, заботиться об одном себе, заниматься только своими делами и что мы не должны прислушиваться к словам тех умников, которые уверяют нас, что каждый должен заботиться обо всех на свете, как будто все мы связаны друг с другом круговой порукой. Да, и как раз тут в дом вошел один из тех умников — инспектор. (Смеется горьким смехом.) Что–то я не заметил, чтобы ты развивал ему мысль о том, что–де каждый человек должен думать только о себе.

Шейла (с обострившимся интересом). И что, инспектор пришел сразу вслед за тем, как отец высказался в этом духе?

Эрик . Да. А что из того?

Миссис Берлинг . В чем все–таки дело, Шейла?

Шейла (медленно). Как странно… очень странно… (Обводит всех задумчивым взглядом.)

Миссис Берлинг (довольно возбужденно). Я знаю, что ты хочешь сказать. Мне тоже кое–что приходило в голову.

Шейла . Конечно, теперь это не имеет большого значения… но был ли он на самом деле полицейским инспектором?

Берлинг . Ну, знаешь ли, если он не был из полиции, тогда это имеет чертовски большое значение. Это же огромная разница.

Шейла . Не вижу никакой разницы.

Берлинг . Не говори глупостей. Разница есть.

Шейла . Для меня — никакой. Для вас ее тоже не должно быть.

Миссис Берлинг . Шейла, ты рассуждаешь как ребенок.

Шейла (вспылив). Нет, не как ребенок! Если хотите знать, это вы оба рассуждаете как дети — пытаетесь не смотреть в лицо фактам.

Берлинг . Это что за разговоры?! Поговори еще так — мигом выйдешь вон из комнаты.

Эрик . Нашел чем пригрозить!

Шейла . Я и так собиралась уйти через минуту–другую. Но как же вы не понимаете, что если все, что обнаружилось сегодня, — правда, то не так уж и важно, кем был тот, кто вынудил нас сознаться. А ведь все это — правда, разве не так? Ты уволил девушку с одной работы, я добилась ее увольнения с другой. Джеральд содержал ее — как раз тогда, когда, как предполагалось, он был слишком занят, чтобы видеться со мной. Эрик… Что сделал Эрик, мы знаем. А мама своим бессердечным поступком нанесла последний удар, который ее и прикончил. Вот что важно, а вовсе не то, был ли этот человек полицейским инспектором.

Эрик . Для нас независимо ни от чего он был самым настоящим полицейским инспектором.

Шейла . Вот–вот, Эрик, это я и имела в виду. Но если то, что я скажу, может послужить вам хоть каким–нибудь утешением — меня–то это ничуть не утешает, — то, знаете, у меня все время было такое смутное ощущение, что он какой–то странный, необыкновенный. Совсем не похожий на обычного инспектора полиции…

Берлинг (довольно возбужденно). Верно, верно, я это тоже почувствовал. (Миссис Берлинг.) А ты?

Миссис Берлинг . Надо сказать, вел он себя самым необычным образом — так… так невежливо… так напористо…

Берлинг . А как он со мной разговаривал! Обрывал, просил помолчать, грубил… Все–таки он должен был бы помнить, что я бывший лорд–мэр, член суда и прочее. А потом, его манера говорить. Помните, как он говорил? Они так не разговаривают. Уж я–то знаю — имел дело с десятками полицейских следователей.

Шейла . Пусть так. Но все равно это ничего не меняет.

Миссис Берлинг . Разумеется, меняет — все меняет.

Эрик . Нет, Шейла права. Ничего не меняет.

Берлинг (сердито). Право же, просто смешно слышать от тебя подобное! Уж для кого–кого, а для тебя это в корне меняет все дело. Ты признался в краже денег, и теперь, когда ему все известно, он может использовать этот факт в ходе следствия, а затем, если понадобится, передать его на рассмотрение суда. Он ничем не сможет повредить ни матери, ни Шейле, ни мне — разве что заставит краснеть перед людьми, — но тебя он может погубить, сам понимаешь.

Шейла (медленно). А ведь, пожалуй, никто из нас не сообщил ему ничего такого, чего бы он не знал раньше. Вы обратили внимание?