Опасный танец втроем

Больше Глеба Маша до своего отъезда не видела. Хотя и думала о нем, успевала, несмотря на то, что оставшиеся дни были очень насыщенными. Надо было и собраться, и документы успеть подать в институт, и по магазинам пройтись, купить в дорогу самое необходимое. Это само по себе отнимало немало времени, а ведь еще оставались мама и Никифор Львович, уже занявший свое место в задуманном им с Машей спектакле. Несмотря на все предупреждения Глеба, бояться его у Маши пока повода не появлялось — наоборот, он был к ней внимателен и щедр. Уже на следующий день после их разговора Керубино привез Маше домой цветы и коробочку, в которой она нашла бриллиантовые серьги, стоившие по крайней мере вдвое больше тех, о которых она когда-то мечтала, да так и не смогла их себе купить. Как было сказано в приложенной записке, это была компенсация за то, что Маша отказалась от сауны в компании друзей. Потом Никифор устроил прощальный ужин в «Метрополе». На этот раз Маша сидела в зале, во главе стола. Заливалась румянцем в ответ на взгляды теперь уже бывших коллег, мило беседовала со своим влиятельным спутником и всецело наслаждалась жизнью. Гадая при этом, а не специально ли Никифор устроил этот банкет? Ради нее, чтобы наглядно продемонстрировать ей жизнь по ту и по эту сторону зала? Чтобы она, бросив свою работу, вместе с ней отбросила и все сожаления, если таковые до сих пор еще имелись. Так это было или нет, но своей цели он достиг. Маша очень четко ощущала, что теперь она в этом ресторане — сама себе хозяйка, никому ничем не обязанная и в любой момент способная встать и уйти. Это было восхитительное чувство! Куда меньший восторг вызвала у Маши ее беседа с мамой. Та, еще недавно ворчавшая, что дочь не торопится обзаводиться спутником жизни, теперь, когда Маша сообщила ей о предстоящей поездке, восприняла эту новость в штыки.

— Я тебе о чем говорила? О мужчине, с которым ты нормальную семью могла бы создать! — ругалась мама. — А не о престарелом «папике», который купит тебя за деньги. И даже за бриллианты, так что не мельтеши, — огрызнулась она в ответ на Машины кокетливые повороты головы, заставляющие сверкать огнем камни в сережках. — Потому что на это нормального человеческого счастья не купишь. А ты к нему теперь не только не приблизилась, но и откатилась неизвестно насколько назад.

Маше оставалось в ответ на это только вздохнуть. Хорошо еще, что мама не знала всей правды о Никифоре, так, как знал ее Глеб. А то, глядишь, эти двое еще и спелись бы дуэтом. А Маше и поодиночке их хватало с лихвой. Или нет? Потому что по маме она будет скучать, а что касается Глеба… Что касается Глеба, то с ним, как и с мамой, Маша предпочитала бы не расставаться, но жизнь диктовала ей свои условия, и ее могучий поток, в который Маша умудрилась угодить, уже нес ее в своем собственном направлении. С чужим и намного превосходящим ее по возрасту человеком, к которому у Маши была симпатия, но не было ни малейшего желания его полюбить.

Италия встретила Машу теплым ветром и совершенно особым запахом. Дома уже приближалась осень, и ее дыхание порой уже ощущалось в воздухе, как бы еще ни было тепло. Здесь же воздух пах летом, которое не спешило уступать свои права. Это была томная нега разогретых за день щедрым солнцем улиц и домов, цветов и деревьев, которые медленно оживлялись с наступлением более прохладного вечера.

Из аэропорта Керубино привез Машу с Никифором в белокаменный особняк. Дом стоял на возвышении. Бросив вещи в багажнике на Керубино и подъехавших за ним во второй машине «братков», Маша под руку со своим псевдолюбовником поднялась по двум пролетам мраморных ступеней к огороженной балюстрадой смотровой площадке. С ее высоты можно было любоваться роскошными садами и синей полоской моря вдали, а позади нее находился, собственно, дом со стрельчатыми окнами, распахнутыми сейчас настежь. Двухэтажный, с колоннами перед фасадом, весь какой-то воздушный, так что, казалось, в нем даже легче было дышать. У порога Никифора с Машей встретила горничная, опрятная пожилая женщина, и, поздоровавшись, взялась сопроводить их в комнаты. К Машиному облегчению, комнаты у них с Никифором оказались раздельные. Но, как и следовало ожидать, располагались рядом, почти что дверь в дверь.

— Ну вот, обживайся, Машенька, — сказал ей Никифор с порога. — Сегодня, я думаю, никуда не пойдем, отдохнем с дороги. А с завтрашнего дня скучать тебе не придется.