— Хорошо, — коротко кивнула Маша, оглядывая свои апартаменты. Светлые, с мягчайшими диванами, с мебелью в кремовых тонах, где местами включалось белое и нежно-розовое, и кое-где ненавязчиво золотое. В гостиной, в напольных вазах, стояли охапки роз, в тон всему остальному. В спальне цветов не было, но роскошная кровать под нежным кисейным пологом сама была чем-то похожа на цветок. А ветерок, льющийся в приоткрытые огромные окна, едва заметно шевелил кисею занавесей. И пах упоительно. Маша постояла на пороге между спальней и гостиной, разглядывая весь интерьер. Ей очень хотелось бы знать, как давно были здесь устроены эти явно женские покои? С тех ли пор, когда Никифор не имел никаких проблем и возил сюда других женщин, или сделаны были недавно, специально для нее? Но тогда для этого нужно было очень постараться, учитывая короткий срок и качество работ. Маша решила, что в такой обстановке даже превратности судьбы будет встречать куда приятнее. При условии, что таковые вдруг все же появятся.
Она и не думала, что ждать этих превратностей придется совсем недолго и что для этого не потребуется даже наступления утра. Первой же ночью Машин сон был прерван в самом своем разгаре каким-то тихим посторонним звуком. Распахнув глаза, она резко села. Одеяла на свою тончайшую шелковую ночнушку ей накинуть не удалось: оно оказалось отброшенным, то ли ею самой, во сне, то ли тем, кто сидел сейчас перед ней на постели.
— Кто здесь?! — испуганно спросила Маша, видя перед собой лишь темный силуэт. Хотя могла бы и сразу догадаться, ведь кто бы еще посмел войти к ней среди ночи? В ее роскошные апартаменты, в которых было практически все, кроме дверных запоров?
— Это я, Машенька, — тихо ответил Никифор Львович, подсаживаясь поближе. Его рука скользнула по Машиной голени, все выше, под коротенькую ночнушку. Маша замерла, стараясь ничем не выдать своей паники и не содрогнуться. Ведь считалось само собой разумеющимся, что она не будет против подобных действий, раз приняла предложенный Никифором договор. Но как нелегко его оказалось выполнить! Только сейчас Маша в полной мере осознала, как опрометчиво она поступила, не послушавшись Глеба! Но отступать было некуда, и руки чужого престарелого мужчины жадно скользили по ее телу. Потом, взяв ее руку в свою, Никифор побудил ее коснуться его гениталий. К счастью, почти не подающих признаков жизни, но все равно это было так отвратительно, что Маша еле сдерживалась, чтобы только не выскочить из кровати. Нет, святошей она не была, но в такой ситуации, как эта, ей бывать еще не доводилось. Это было какое-то длительное и извращенное изнасилование, без собственно секса, в котором сама Маша играла не последнюю роль. Но в конце концов, знала ведь, на что шла! Хотя Глеб заранее знал это, кажется, гораздо лучше ее. Не зря ведь предупреждал, чтобы она ни в чем Никифору не перечила, о чем бы он ни просил. Глеб, черноглазый Уголек, успевший столкнуться с жизненными трудностями еще тогда, когда Маша даже не подозревала об их существовании, и знающий не понаслышке очень разных людей. Пользуясь темнотой своей спальни, Маша попыталась представить себе, что сейчас с ней совсем не Никифор, а тот, другой, которого она даже в мыслях своих старалась теперь не называть по имени, чтобы когда-нибудь случайно не обмолвиться вслух. Хотя в реальной жизни она даже представить себе не могла такой ситуации, в которой Глеб надумал бы вот так вот к ней подойти. И все Машины ощущения говорили ей о том, что это не он, ведь у пожилого человека даже дыхание имеет совершенно иной запах, чем у молодого мужчины.
Наконец, то ли пресытившись этой забавой, то ли просто утомившись, Никифор откинулся на спину, оставив Машу в покое.
— Ты просто прелесть, Машенька! — выдохнул он.