Опасный водоворот

Миркович сел на стул. На лбу его появились морщинки. Эржи наблюдала за обоими мужчинами. Ей уже не хотелось спать. Миркович снял шапку, провел рукой по черным волосам.

— Не помню! Хидвеги, Хидвеги… — невнятно бормотал он. — Странно, не припоминаю… Вы здесь служите?

— Да. С сорок пятого года, — ответил майор. — Когда вас освободили? — спросил он после минутного молчания.

— Вы действительно меня знаете, — тихо рассмеялся Миркович. — Весной.

— Полностью реабилитирован?!

— Да. Но это было нелегко. Тянули с решением.

Брови у Эржи изумленно поползли вверх.

— Вы сидели в тюрьме, товарищ? — недоверчиво спросила она.

— Пришлось немного.

— Сколько лет?

— О, самую малость, товарищ. Всего шесть с половиной лет.

— Это, по-вашему, немного? — удивилась девушка.

— Знаете, сколько я считаю много? — улыбаясь, спросил Миркович и тотчас ответил: — Двадцать лет — вот это много!..

— И вы еще можете шутить? — недоумевала Эржи.

— У товарища Мирковича всегда хорошее настроение.

— Просидеть без вины почти семь лет! — ужаснулась девушка. — Я бы сошла с ума…

— Да, это было нелегко.

— Но скажите, в тюрьме ли сейчас те, кто посадил вас? — спросила девушка, резко вскинув руку и потирая пальцами лоб. — Когда я слышу такое, мне самой хочется взяться за оружие. И еще смеют говорить, что нельзя понять тех, кто восстал…

— Что такое? Уж не принадлежите ли и вы к контрреволюционерам? — Миркович с любопытством повернул голову.

— А что, по-вашему, все, кто сейчас сражается, контрреволюционеры? — вызывающе бросила девушка.

— Все до единого, — строго ответил мужчина.

— Я надеюсь, вы это несерьезно? Знаете, сколько среди них тех, кто поднял оружие именно против такой несправедливости?

— Боль обиды только нам давала право браться за оружие. Мы не просили, чтобы из-за нас хватали автоматы, а заодно свергали и народную власть.

— Вам мерещатся ужасы, товарищ! — стояла на своем девушка. — Неужели вы думаете, что среди восставших нет реабилитированных, нет коммунистов? Они не хотят свергать народную власть.

— Конечно, есть. Но это ничего не меняет. Те реабилитированные, которые с оружием в руках решили мстить за свои обиды, — мерзавцы. Интересно, почему так говорите вы? Как вы можете работать здесь и в то же время защищать восставших? Не кажется ли вам, что это по меньшей мере странно?..

— Товарищ не работает здесь, — спокойно вмешался Хидвеги. — Она пришла из Союза партизан. Причем мне кажется, что ее возмущение в какой-то степени правомерно.

— Правомерно? Почему? — спросил Миркович.

— Почему? — повторил вопрос майор. — В самом деле, странно: тот, кого невинно осудили, сражается в одном ряду с теми, кто заточил его в тюрьму. Людям это не понятно. Во всяком случае они с трудом могут поверить в это… Скажите, товарищ Миркович, можно спросить вас кое о чем?

— Пожалуйста.

— Вас били?

— Случалось.

— И вы не испытываете ненависти к тому, кто бил вас, ни в чем не виновного человека?

— На это не так уже легко ответить. Было время, когда я готов был задушить его. Позже, когда я глубже обдумал все, злость прошла. С годами взгляды человека меняются, и некоторое время спустя я уже рассуждал так: если он ударил меня, чтобы доказать свою власть или причинить мне боль, страдание, — значит, он подлец. Но если он верил, что поступает справедливо, если он был убежден в своей правоте, если он действительно видел во мне классового врага, тогда я не должен злиться на него.

— А я бы не могла простить, — сказала девушка. — Бить беззащитного человека — всегда подлость.

— Это звучит очень красиво, но тогда все обстояло гораздо сложнее. Как-нибудь я объясню вам, почему сложнее.

— Вы знаете, кто вас допрашивал? — неожиданно спросил Хидвеги.

— Его имя капитан Ковальчик, — ответил Миркович. — Неглупый парень. Семь лет… сейчас я бы и не узнал его, пожалуй.

Они замолчали. Хидвеги откинулся на спинку стула. Мысли его были где-то далеко-далеко. Он теребил в руке конец галстука.

Эржи смотрела на улицу, на мерцавшие в тумане причудливые блики фонарей. Ей казалось, что Миркович говорит не искренне. Не может быть, чтобы он не питал ненависти к тому, кто его мучил. Она обернулась к нему.

— Скажите, товарищ Миркович, а если бы сейчас вы встретились с тем самым Ковальчиком, или как там еще звали этого вашего следователя, что бы вы сделали?

— Я не думал об этом, — ответил Миркович. — Не люблю загадывать наперед. Человек никогда не знает заранее, как он поступит.

— Так вот, вы уже встретились с ним, — тихо произнес Хидвеги.

— Нет, нет, что вы, не встречался, — возразил тот. — Уже семь лет, как я его не видел.

— Он сидит здесь, рядом с вами, товарищ Миркович! — настаивал майор. — Перед вами сидит человек, который тогда ударил вас.

— Вы? Но ведь вас…

— Да, уже семь лет, как меня зовут Хидвеги.

Эржи от удивления не могла вымолвить ни слова. Ей казалось, что сейчас что-то должно произойти, и весьма значительное: рукопожатие, извинения, объяснения… Но ничего не произошло.

— В таком случае, товарищ Хидвеги, мы будем теперь сражаться вместе. Не так ли? — прервал гнетущее молчание Миркович.

— Правильно, — ответил майор.