— Многие думали, что ты сражаешься где-то на стороне мятежников, — пояснял Роберт. — Да, так вот: вчера заявился инженер Торня и начал сколачивать свою группу. Он заявил, что не признает выбранный нами рабочий совет, поскольку-де его выбирал не весь коллектив, а кучка засевших на заводе коммунистов.
— Сколько человек в совете? — поинтересовался Бела.
— Тридцать. Я тоже в нем. И все тридцать действительно коммунисты.
— Тогда Торня этого так не оставит.
— Ну и пусть. Столько нас было на заводе к моменту создания совета! Но вся беда в том, Бела, что Сегеш и Барабаш, чтобы подорвать твой авторитет, начали нападать на тебя. Из их слов я понял, что они боятся, как бы ты не стал им мстить. Что они замышляют — не знаю, но уже шепчутся по углам.
— Какое свинство! — вспылил Бела. — Именно сейчас нам особенно необходима сплоченность. Не все ли равно, кто будет секретарем? Только бы этот важный пост остался в наших руках. А как Риглер?
— Не знаю, сегодня я еще не говорил с ним… От него теперь многое зависит.
— Кто это Риглер? — спросила девушка.
— Уже старик, коммунист, — сказал Бела. — До освобождения долго жил в эмиграции во Франции. Несколько лет сидел в тюрьме. Безукоризненно честен, но не свободен от левацких замашек. В каждом видит врага и всякого, кто не согласен с ним, норовит вышвырнуть вон. У нас с ним было немало схваток. Двадцать третьего он внес на заседание парткома предложение исключить меня из партии за то, что я входил в «кружок Петефи». Тогда мы с ним серьезно повздорили.
— Наверное, интересный человек, — заметила Эржи. — Ведь как-никак, а насчет «кружка Петефи» он оказался прав.
— Теперь я и сам вижу, что он во многом был прав, — согласился Бела. — Но не забывай, что если бы Риглер и другие из года в год не совершали ошибок, которые мы давно очень хорошо видели, я, может быть, и не пошел бы в «кружок Петефи». Вполне вероятно, что события подтвердят правоту Риглера, который первым выступил против этого кружка. Но и он виноват, что дело дошло до таких событий.
— Правильно, — подхватил Роберт. — Сегеш, Барабаш и Риглер уже не первый год ведут себя, как диктаторы. Только окриками и действовали. Во мне до сих пор все кипит, когда я вспоминаю, как они организовывали первомайские демонстрации, партсобрания, партийную учебу. Знаете, девушка, какой номер выкинул Риглер как-то на Первомай?
— Нет, разумеется.
— Его назначили организатором демонстрации. Он вызвал к себе начальников отделов и прочел им нотацию. Ну, это еще ничего. Но он пригрозил им увольнением, если хоть один сотрудник не явится на демонстрацию. А когда намечалось очередное партсобрание, сам становился к воротам и членов партии попросту не выпускал с завода.
— Он выкидывал штучки и почище, — подхватил Бела. — В прошлом году завод направил меня на учебу в Советский Союз. Паспорт получил, уже вещи начал укладывать. Но поехать так и не пришлось — Риглер помешал. Надо отдать ему должное, сам сказал мне об этом прямо в глаза.
— Интересно, что? — полюбопытствовала девушка.
— Я лично, говорит, считаю вас ненадежным. Дескать, человек, у которого родственники живут в Америке, не внушает доверия.
— А что ты ему ответил? — продолжала допытываться Эржи.
— Я сказал: «Вы просто сектант, товарищ Риглер. Если бы даже я отдал жизнь за дело партии и все считали бы меня героем, вы и тогда, пожалуй, заявили бы, что я «пробрался» в число героически павших. У вас навязчивая идея — всех считать засланными в партию врагами». А он посмотрел на меня и говорит: «Если эту форму проявления бдительности называют сектантством, то я с гордостью буду носить имя сектанта». Но мы уклонились от главного. Роберт, из кого же теперь состоит наша рабочая гвардия?
— К сожалению, теперь это довольно разношерстная организация, — ответил белокурый молодой человек. — Но из тридцати человек, по-моему, двадцать — люди вполне надежные. Остальные десять во главе с Харастошем-младшим, по-видимому, на стороне Торня.
— Это какой Харастош?
— Литейщик.
— Сколько народу сейчас на заводе?
— Обычно приходит человек семьдесят — восемьдесят. Но сегодня, пожалуй, больше соберется: Торня и компания хотят провести новые выборы в рабочий совет.
— Понятно, — задумчиво протянул Бела. — А членов ДИСа сколько?
— Двух — трех я видел. Хаваша и этого… ну который ведает культсектором в твоем цехе.
— Кепеш, что ли?
— Он самый. Волейболист.
— А, Кепеш — это хорошо. Ты слышишь, Роби, что это?
Откуда-то издалека доносилась артиллерийская канонада. Все переглянулись.
— Опять где-то бои, — заметил Роберт.
— Но ведь было заключено перемирие, — удивилась Эржи.
— Очевидно, только на бумаге, — тихо проговорил Бела. — Но ничего! Эржи, мы с Робертом пойдем сейчас на завод, а ты отправляйся домой. Утром я приду к тебе и расскажу, что мне удалось сделать. Договорились?