Опасный замок (сборник)

– Я буду говорить ясно, – отвечал сэр Аймер, – и ты увидишь, что мне необходимы такие же ответы. Я встретил на улице этого города человека, которого видел лишь мельком при свете луны и который смел провозгласить военный клич Дугласа. Насколько я мог заметить, у этого дерзкого всадника такие же смуглые черты, как и у членов этого семейства. Меня уверяли, что ты можешь разъяснить мне это странное обстоятельство, которое как английский рыцарь и представитель короля Эдуарда я обязан расследовать.

– Позвольте вам объяснить, – сказал старик, – Дугласы прежних поколений – мои ближайшие соседи и, по мнению суеверных обитателей этого города, удостаивают меня посещениями. Но я могу принять на свою совесть ответственность за их доброе поведение и ручаюсь, что ни один из этих старинных баронов не огласит снова своим военным кличем городов и деревень своей родины. Вы окружены, сэр рыцарь, людьми, о которых мы говорим оба. У нас под ногами, в небольшом склепе, лежит первый представитель этого могущественного рода, сделавшегося действительно знаменитым. Это тот, которого Тан Атол представил шотландскому королю под именем Шолто Дхугласс, или Человек-Железо, и подвиги которого способствовали торжеству его государя. Согласно этой легенде, он дал имя нашей долине и городу, хотя другие уверяют, что этот род принял имя от названия реки, называвшейся так с незапамятных времен, гораздо раньше, чем построены крепости на ее берегах. Другие его потомки, Ичейн или Гектор I, Ород или Хью, Уильям и Гилмор, воспетый столькими менестрелями за его подвиги под знаменем Карла Великого, короля Французского, погребены были здесь последовательно, но память их недостаточно предохранена от истребления временем. Осталось нечто от их воинских подвигов, от их власти и, увы, от их великих преступлений. Мы знаем также кое-что о лорде Дугласе, который; заседал в парламенте в Форфаре, где председательствовал король Малькольм I; до нас дошли сведения, что из страсти к охоте на диких оленей он велел построить себе в Эттрикском лесу башню Блэкхауз, которая, может быть, существует и доныне.

– Извините, почтеннейший, – сказал рыцарь, – но мне некогда слушать родословную дома Дугласов.

– Каких же других сведений вы могли ожидать от меня, – спросил могильщик, – если не тех, которые относятся к этим героям? Я уже объяснил, где лежит этот род до царствования короля Малькольма I. Я могу вам также сказать о другом склепе, где погребены сэр Джон Дуглас-Берн, сын его лорд Арчибальд и третий Уильям, известный контрактом, который он заключил с лордом Абернети. Наконец, я могу вам дать сведения и о том, кому именно принадлежал этот благородный и знаменитый щит. Неужели вы обижены на этого знатного вельможу, которого я не поколеблюсь назвать своим покровителем, даже если это будет стоить мне жизни? Разве вы намерены оскорбить его останки? Это была бы жалкая победа, и неприлично рыцарю, благородному джентльмену, приходить, чтобы надругаться над мертвым воином, против которого при его жизни немногие рыцари осмеливались направлять свои копья. Он умер, защищая отечество, но ему не выпало счастья, как большей части его предков, сложить голову на поле битвы. Плен, болезнь, горе, причиненное бедствиями родины, заставили его окончить свои дни на чужой земле в темнице.

Голос старика оборвался, и сэр Аймер не смог продолжать свой допрос с такой строгостью, какой требовала его обязанность.

– Старик, – сказал он, – я не требую у тебя всех этих подробностей, они мне и бесполезны, и неприятны. Твой долг – отдать справедливость прежнему твоему господину; но ты мне не объяснил, каким образом я встретил в этом городе сегодня вечером, полчаса назад, всадника с гербами семейства Дугласа Черного, который провозгласил военный клич, словно для того, чтобы подразнить завоевателей своей родины.

– Конечно, – отвечал могильщик, – не мое дело объяснять подобные фантазии, если не предположить, что какое-нибудь привидение из рода Дугласов приблизилось к родным могилам. Мне кажется, что такой темной ночью, как сегодняшняя, самое белое лицо может показаться смуглым, и я не удивляюсь, что военный клич, издаваемый некогда в этой стране тысячами голосов, исходит иногда из груди воина-одиночки.

– Вы дерзки, старик, – сказал английский рыцарь. – Подумайте, что ваша жизнь в моей власти и что, может быть, я обязан в случае надобности подвергнуть вас жестокой пытке.

Старик медленно приподнялся; огонь освещал его исхудалые черты; он указал на тусклую лампу, стоявшую на столе, и, смотря с невозмутимой твердостью и даже с некоторым достоинством в глаза собеседнику, сказал: