ОПЕР, или В городе нашенском

– В моих планах перейти к вам на работу, и вы это знаете. А на сегодня всё рушится. Результатов ноль.

– Решат взять – возьмут. У нас работают люди здравомыслящие. Поймут, что не в наших силах расколоть этого парня без спецсредств.

– Вот и я за это. Вколоть психотропное, и пусть болтает полчаса без умолку.

– Это не нашего ума дело, если потребуется, то и вколют, нас не спросят. Наша задача, пока неделька в запасе есть, использовать это время продуктивно. Пару дней не трогай этого Сидорова, а займись организацией уголовного дела, добротного, тянущего лет на пять как минимум: нанесение тяжких телесных повреждений. Бери этих уродов-пострадавших и прессуй по полной.

– А администрация? Не будут ли они, после всего случившегося, палки в колеса ставить?

– Вам, мадам, они вставили бы с удовольствием. Это только от тебя лично зависит: захочешь ты или нет. Остальное я на себя беру. Все контакты с администрацией на мне. На тебе результат по уголовному делу, ты отвечаешь за это. Если что – я всегда рядом.

На его откровенную пошлость старший лейтенант ответила вульгарным откровением:

– Ты рядом и всегда без желания что-то куда-то вставить. Может, пообщаемся неформально? Я кафе приличное знаю. Там очень уютно, меня там знают, мне рады и всегда ждут. Ну как, милый господин начальник?

– Не могу и ещё раз не могу – работа. Вот как всё разгребём, тогда и отвяжемся по полной.

– Что ж, потом так потом. А может тебе женщины не сильно нравятся?

– Не говори глупостей. И хватит на эту тему. Пошли отсюда, а то я уже весь пропах этой тюрьмой.

– Так значит, этого Сидорова на пятёрик оформляем?

– Пытаемся, дорогая. Не верю я в успех этого дела. Подумай сама, парень вырвался из почти безнадежной ситуации. Значит, судьба к нему благоволит. А в довесок к судьбе – на воле его компаньоны с очень приличными деньгами. Адвокаты трудятся на него в поте лица, строчат жалобы во все мыслимые и немыслимые инстанции. Так что сильно на успех не рассчитывай, но работай по полной. У этого дела другая подоплёка и совсем не государственной важности. Не поделились преступники с нашими господами начальниками. Обидели этим их очень сильно. Оставили болезных сирыми и голодными, а денежки на кону были очень даже большие, и было до них всего ничего. Было и сплыло. В этом случае мы пашем не на государство, а на частный карман, так что сильно не стоит переживать за результат.

***

С допроса в одиночку я больше не вернулся, лафа закончилась. Следующая камера, четвертая за короткий срок, просторная и очень даже светлая. Окно выходит на солнечную сторону. Может, и жизнь наладится, повернется ко мне светлой стороной.

Приняли меня неплохо. Старший камеры, плотный светлый крепыш, по кличке Кудря, внимательно выслушал мою исповедь. Я рассказал всё. И, конечно, про школу милиции, и про работу опером.

– Из милиции выгнали или сам ушел?

– Сам.

– Почему?

– Не моё оказалось, всего год выдержал.

На том расспросы и закончились. Мне выделили шконку, по взглядам, по настроению сокамерников, я почувствовал к себе уважение. Отчего это, не знаю. Откуда меня могут знать пятнадцать совсем незнакомых мне людей? И опять всё началось с уборки камеры. Снова я крайний, опять откупился за суточную пайку. Перед этим правда уточнил, точно ли стоит одна уборка завтрака и ужина. Для меня сейчас один день без еды совсем не испытание. Кстати, в камере есть телефон. Хорошо бы позвонить, но нет денег, а платить надо сразу наличкой. В коллектив новой камеры я влился спокойно, без всяких испытаний и напрягов, чувствуя к себе реальное уважение. Я ещё не знал, что тюремное радио разнесло весть о разгроме мной пресс-хаты. Знал об этом и Кудря, но молчал. А что говорить-то, если сам участник этого события молчит.

Прошло два дня. Старший камеры в авторитете, его слово много весит. Он в свои неполных тридцать два года имеет за спиной пятнадцать лет чистой отсидки, и на сегодня ему корячится пятый срок. Начал с малолетки за воровство и хулиганство. Беспризорник, ставший классным карманником. С семи лет на улице. Да, не позавидуешь человеку, но самое главное, он не обозлился на весь свет. Спокойный, улыбчивый, на лице шрам, на руках тоже. За выживание, за свой кусок хлеба, приходилось, видимо, биться не на жизнь, а на смерть. Эти шрамы, как боевые ордена. Хочешь выжить, быть наверху, подчинять себе остальных, значит, точи зубы. Будь готов порвать чужое горло безо всякой жалости. И при этом, в нормальной и спокойной обстановке, всегда оставайся человеком.