Опер с особым чутьем

– Просто ужас, – бормотала Клара Ильинична. – Не припомню такого, товарищ Горин… Я правильно запомнила вашу фамилию? Товарищ Мясницкий дал четкие инструкции: Елена Витальевна – особая пациентка, ей следует уделять повышенное внимание. Он лично установил набор препаратов и последовательность приема. Пациентка успокоилась уже через несколько часов с начала терапии. Адекватно реагировала на окружающую обстановку, отвечала на вопросы персонала. С ней беседовал Иван Валентинович. Сделал вывод: пациентка склонна к депрессии, но рецидива быть не должно – при условии выполнения предписаний. Я лично видела, как Елена Витальевна возвращалась к жизни. Она поела, спокойно реагировала на присутствие санитаров. Да, она ничего не чувствовала, эмоции подавили, но Елена Витальевна вела себя так, как вел бы любой человек на терапии. Мы перевели ее в другую палату – тоже одноместную, но комфортную, с собственным санузлом. Она же особый пациент… За ней наблюдали, но, увы, не каждую минуту. Ремни не использовали – зачем? На окнах решетки, острые предметы отсутствовали. Видимо, санитары что-то упустили… Иван Валентинович удивлялся: ему доложили, что пациентка сидит на кровати и загадочно улыбается… Потом их насторожило, что она слишком долго находится в туалете, решили войти… Проходите, пожалуйста… – Клара Ильинична отперла ключом дверь палаты. – Хотя нет, постойте, лучше я войду первой…

Палата действительно была приличной – с кроватью, тумбочкой, шторами на окнах. На ум пришли «особо важные персоны» – секретари райкомов, председатели советов народных депутатов… Кровать была укрыта покрывалом – небрежно, просто набросили. Дверь в санузел была приоткрыта. Туалет небольшой, без душа, унитаз, прикрученный к стене сливной бачок. Ничего не оторвешь, никаких острых углов. Под потолком проходила вмурованная в стены труба. Этого хватило… Зрелище было печальным. Женщина в длинной ночной сорочке (очевидно, домашней) висела в петле. Ноги не доставали до крышки унитаза. Голова склонилась набок, глаза налились кровью. Руки покойницы висели плетьми.

Павел попятился, наступил на ногу Кларе Ильиничне. Женщина ойкнула, отступила. На ней лица не было.

– Вот такой ее и нашли… примерно час назад… На двери оконце, санитар посмотрел – больной не было, видимо, ушла в туалет. Через несколько минут снова посмотрел, вошел в палату удостовериться, что с пациенткой все в порядке…

– Ничего не трогали?

– Да боже упаси… Как увидела, кинулась звонить Ивану Валентиновичу.

– Что, по-вашему, случилось?

– Повесилась, вы не видите? – Женщина подавила истерические нотки. – Извините… В обязанности санитаров не входит постоянно следить за больными. Это физически невозможно. Она порвала простыню на полосы, скрутила их, связала, накинула на трубу… Не знаю, товарищ Горин, что еще сказать, просто нет слов… – Клара Ильинична замолчала.

– Игорь Леонидович, не надо сюда заходить, не пускайте Машу, умоляю вас… – прозвучал знакомый голос, открылась дверь.

Доктор Мясницкий вошел в палату, закрыл за собой дверь. Он был темнее ночи, губы у него дрожали. Доктор не выспался, еще не брился. Искоса глянув на присутствующих, он шагнул к санузлу, распахнул дверь, издал тяжелый вздох, похожий на стон. Прозвучало приглушенное ругательство. Снова покосился, буркнул: «Извините». Он не стал заходить, отступил. В дверной щели было видно посиневшее лицо висельницы.

– Клара Ильинична, дорогая, как вы это допустили? – У доктора от волнения просел голос. – Вы должны рассказать… Дьявол, не спал всю ночь, эти утомительные переезды… Я буду у себя, нужно выпить крепкого чая. Постараюсь увести отсюда Душениных.

Он вышел из палаты, даже не скрывая своей взволнованности. В коридоре шумели, доносился срывающийся голос Маши. Потом шум усилился, вошел эксперт Шефер с помощником.

– Доброе утро, – буркнул Борис Львович, бросая на кровать чемоданчик. – Цинично прозвучало, вы уж не подумайте…

Праздничного настроения, невзирая на Парад, не предвиделось. Шефер заглянул в санузел, покачал головой. Потом откинул покрывало, уставился на изорванную простыню.

– Что смотрите, Павел Андреевич? Заполняйте протокол осмотра места происшествия, раз вы здесь. А мы, с вашего позволения, поработаем. Гражданка, покиньте нас, – обратился он к помощнице Мясницкого. – Не думаю, что ваше присутствие нам поможет.

Женщина с готовностью убежала. Горин тоже вышел в коридор. Народ разошелся, только у дальней двери мялся санитар. Павел подавил желание закурить – все же больница. Вскоре к нему присоединился Шефер с невозмутимой миной.

– Прискорбно, Павел Андреевич, но все понятно, дело житейское. Криминала, думаю, нет, пациентка сама наложила на себя руки. Не хочу воображать, что творилось у нее в голове, не мое это дело. Тело можно снимать – и в морг. Пусть местные об этом позаботятся. Жалко, конечно… Люди сводят счеты с жизнью, как будто у них в запасе их еще две-три.

– Часто приходится выезжать на подобные случаи?