Оперативный гамбит

Наш гость несколько раз пробегает глазами текст документа. Видимо, он ожидал самого худшего и только теперь начинает, наконец, понимать, что в тот момент, когда его уже завели на эшафот и палач в последний раз проверяет, хорошо ли намылена веревка, вдруг оглашается царский указ о помиловании. Глаза кавказца просто-таки светятся счастьем.

— Вы бессонную ночь в милиции проводите, — менторским тоном произношу я, исподволь наблюдая за его реакцией. — Мы тут из-за вас по домам не поехали. Вон — раз, два, три, четыре… — Я указываю поочередно на себя, Павлова, Шишкина и Платонова. — Четыре сотрудника здесь находятся — вместо того чтобы сейчас мирно спать в своей кровати. А у меня, между прочим, мама болеет![6] И все из-за чьей-то глупой шутки.

— Товарищ подполковник! — Раджабов тщетно пытается скрыть радостное возбуждение. — Клянусь мамой — я не знаю, кто это сделал!

— Вот и я не знаю — к сожалению! А то отучил бы этого кретина раз и навсегда шутки шутить…

По большому счету, операция уже практически закончена и меня обуревает жуткое желание дать нашему гостю пинка под зад и отправиться, наконец, на боковую — как-никак четвертый час ночи. Но доиграть надо до конца.

— Скажите, среди ваших знакомых никто изжогой не страдает? — продолжаю я.

— Изжогой? Не знаю, — недоуменно пожимает плечами кавказец.

— А вы поинтересуйтесь. Соду многие от изжоги принимают. Может быть, найдете, кто так над вами — да и над нами тоже — подшутил.

— Не знаю, у меня все знакомые — приличные люди, я же говорю.

— Это хорошо! — усмехаюсь я. — А я вот вынужден принести вам извинения за то, что из-за одного из этих приличных людей вы в милиции зазря почти целую ночь проторчали.

— Нет проблем — я понимаю! — К Раджабову вернулась его обычная уверенность, и, кроме того, он слишком возбужден удачным исходом дела, чтобы спокойно проанализировать ситуацию. — Может, вы покушать хотите?!

Господи, как же они все похожи друг на друга… «Мамой клянусь…», «Покушать…»

— Спасибо! Только вы подождите с «покушать» — нам еще надо с делами закончить. Сейчас напишите объяснительную на имя начальника РУОП. Тогда-то и тогда-то, в ходе проведения специальной операции вы были задержаны сотрудниками милиции, при личном досмотре у вас изъяли то-то и то-то, после чего вы были доставлены в РУОП. В ходе исследования выяснилось, что порошок представляет собой соду. Напишите, известно ли вам о том, как он к вам попал… Сергей! — Платонов устало поднимает на меня глаза. — Помоги гражданину написать объяснение, я через пять минут вернусь…

«Начальнику РУОП

г. Санкт-Петербурга

от Раджабова Рагифа Раджаб-оглы проживающего

по адресу Пушкинская **-**

ОБЪЯСНЕНИЕ

Поясняю, что 4 октября **** года при проведении рейда в кафе «Гянджа» я был задержан сотрудниками РУОП потому что у меня нашли какой-то порошок. Это не мой порошок. Как он оказался у меня я не знаю и пояснить не могу. Я был доставлен в РУОП. Потом провели анализы и оказалось что это сода. Я был отпущен.

Раджабов»

В другой ситуации он бы у меня такое объяснение попросту сожрал, но сейчас пусть будет именно в таком виде — ни у кого не возникнет сомнения в авторстве. Платонов, кстати, такого же мнения, поскольку, судя по стилю документа, не вмешивался в творческий процесс его создания и лишь по окончании внес некоторые коррективы. Ниже все тем же неуверенным почерком кавказца было начертано:

«Дополняю: 1. Порошок нашли у меня в кармане пиджака. При досмотре я сам достал его оттуда. 2. Я не знаю как этот порошок оказался у меня в кармане. Я никого не подозреваю кто мог его туда положить.

Раджабов»

— Ну что же, Рагиф Раджабович! Можете быть свободны… Хотя нет, стоп! Забыл совсем… Проверьте-ка ваши вещи! — Я указываю на лежащее здесь же на столе имущество: дипломат, поверх которого сложены портмоне, ключи и прочие безделушки.

— Все в порядке — нет проблем! — Раджабов встает со стула, берет бумажник и, не раскрывая, засовывает в карман.

— Нет уж, давайте-ка как положено! — останавливаю я нашего клиента. — Пожалуйста, при нас проверьте все, деньги лично пересчитайте.

Раджабов снисходительно улыбается, вынимает портмоне и бегло пересчитывает купюры. Оттуда не пропало ни рубля, и наш гость, кажется, этим приятно удивлен.

— Все в порядке, командир!

— Отлично. Теперь дипломат!

— Там ничего ценного нет — только бумаги.

— А кто его знает? — пожимаю я плечами. — Иные бумаги, знаете, миллионы стоят.

Кавказец открывает дипломат, просматривает (несколько более внимательно, чем должен был бы, — или мне это показалось?) содержимое.

— Все на месте.