Оперативный псевдоним «Ландыш»

— Не волнуйся. Это умеют все мужчины. Постарайся, конечно, обойтись двумя-тремя поцелуями в щеку. Теперь о запасном варианте. Никто не пришел и во вторник. Маловероятно, но допустим. В гостинице не живи дольше трех дней. Перебирайся в Женеву. Там найдешь маленький магазинчик ковров. Мы покажем тебе на карте, где именно. Спроси хозяина. Скажешь ему: «Мы с мамой заказали ковер для спальни. Нет ли у вас такого же еще. Мне хочется взглянуть на цвет». И положи записку с названием своего отеля. Хозяин должен ответить: «Ковер еще не привезли. Но у нас есть почти такой же. Я вам позвоню». Все. Ты уходишь в гостиницу. Обедаешь в отеле. На тебя выйдут. Поняла? Повтори.

Оля повторила.

— Хорошо. Только помни, что это крайний случай. И никому про это не рассказывай. Дмитрий Трофимович, вообще, считает, что я зря тебе дала этот выход.

— А как меня отправят обратно? — мысль у Оли работала только в направлении «домой».

— Этого я не знаю. Я бы с радостью отвезла тебя обратно сама, но это невозможно. Ты лучше спроси, как доберешься до Густава?

— На поезде, — простодушно ответила Оля, чье сердце выпрыгивало из груди после этого вопроса.

— Не совсем. Мы вывезем тебя из посольства в багажнике машины. Да-да. Доедем до бензозаправки, там ты выйдешь, доберешься до станции. Может быть, найдешь такси. Купишь билет и поедешь в поезде. Имей в виду, мы отвезем тебя в обратном направлении, ты проедешь Берлин и поедешь дальше.

— Когда?

— Завтра утром. Ложись спать пораньше. Дмитрий Трофимович скоро вернется.

Ночь перед отъездом Оля провела в полудреме, бесконечно повторяя про себя пароли. У нее возникали все новые вопросы, на которые, она чувствовала, нет ответов.

Утром она послушно легла в багажник, стараясь не помять юбку, чтобы через двадцать минут вылезти оттуда и отправиться на станцию с небольшим чемоданчиком и сумкой в руках.

В Гордендорфе был крохотный вокзальчик, скорее станция. Метров восемьсот до фотоателье Оля шла, с трудом переставляя ноги, пропустив почтальона, который, она верила, нес ее телеграмму жениху.

— Густав, — тихо окликнула она худощавого мужчину неопределенного возраста, который стоял в дверях фотоателье. — А вот и я. Ты рад Монике?

— Заходи, дорогая. Я бы встретил тебя, но…

— Привет от дяди. Он очень скучает.

— Ему лучше? Мне казалось, он болел?

Это был пароль.

— Ты удачно приехала. У нас затишье. Привезла задание или опять контроль? — Густав провел Олю в ателье, по дороге зажигая бра и настольную лампу.

— У тебя очень мило. Не хватает только свастики на окнах. Какой контроль? Посмотри на меня. От тебя ждут полезных сведений. Интересуются, что у тебя нового.

Оля сочиняла на ходу. Густав был таким угрюмым и неприветливым, что слова застревали в горле.

— Дорогой! А где я буду ночевать? — пытаясь казаться беспечной и веселой, спросила Оля.

— Разве у меня нельзя? — Густав так удивился, что даже лицо разгладилось и помолодело — теперь на вид ему было лет тридцать.

— Я же твоя невеста, а не жена. У нас пара часов до темноты. Фрау, которая у тебя убирает, может сдать мне комнату?

— Не знаю. У нее два внука, сын на фронте, невестка сбежала.

— Сходи к ней, попроси. А сейчас слушай. Мы помолвлены с детства…

— Хорошо.

Оля подробно пересказала ему всю легенду.

— Теперь ты. Слушаю.

Густав говорил сбивчиво и неохотно. Он нервничал.

— Ты должен быть радостным. К тебе приехала невеста. Кстати, мне скоро двадцать два года. День рожденья — семнадцатого марта. А у тебя?

— Двадцатого февраля. Мне тридцать лет. Моника, я устал. Мне все надоело. Зачем меня здесь держат? Это невыносимо.

— Ты бы предпочел взрывать мосты?

Густав кивнул.

— Я тебя понимаю. Но ты нужен здесь. Это важно. И ты должен стоять как скала. Густав, я приехала не на одну ночь. Может, отложим разговоры? Я хочу спать.

— Да-да, конечно. Я сейчас. Знаешь, вам всем хорошо говорить. А я…

— А ты фотографируешь офицеров, которые уезжают на фронт, — продолжила фразу Оля. — Ты должен все узнавать про них. Да-да. Ведь любой из них может дать ценную информацию. Я уж не говорю о «пианино».

— Ладно. Иду к фрау Юте.

Пожилая женщина откликнулась сразу, и даже сама пришла за Моникой.

— О! Фрейлейн такая милая. Герр Шварцпин, наверное, счастлив. У меня есть комната сына, вы можете ночевать в ней. Две марки? Это чудесно. Пойдемте, дорогая. Мои внуки уже ждут вас. Хотите чаю?

— Благодарю вас, фрау Юта. Только спать. И, если позволите, я умоюсь. У меня все есть, а дорогой Густав даст мне полотенце.

— Не волнуйтесь, дорогая Моника. Можно я буду вас так называть? Полотенце у меня найдется. Это так трогательно — приехать к жениху…

И уже по дороге фрау Юта добавила:

— Конечно, это ваш жених. Но вы правильно делаете, что ночуете у меня. Мужчины такие…

— Я дала слово тете. Слово немецкой девушки — это алмаз, не правда ли?

— Милая, — прошептала фрау Юта. — Это так правильно.

…В маленьком домике фрау Юты все сверкало чистотой, порядок был идеальным.