Оперативный псевдоним «Ландыш»

Генрих не появлялся до середины октября. Но однажды утром, когда Моника стояла в дверях ателье, он медленно проехал мимо нее на той же машине, такой же элегантный.

— Я скучал без вас, фрау Моника, — произнес он негромко, на мгновение останавливаясь перед Ольгой.

Она улыбнулась. Густава не было рядом, Генрих поехал дальше — в сторону санатория.

«А у нас тут, видимо, отдыхают непростые люди. Только они точно к нам не заходят», — подумала Оля, глядя вслед машине.

Через неделю, встречаясь с Отто на берлинском вокзале, она увидела машину Генриха.

— Осторожно, — отворачиваясь, сказала она. — Это машина знакомого.

Отто отошел к киоску, где в стекле отчетливо был виден Генрих.

— Хорошие у тебя знакомые, — сказал Отто, когда машина проехала. — Он уехал. Пойдем.

Обсудив в вагоне задание, Отто снова спросил про офицера.

— Это Генрих. Он гестаповец. По крайней мере, ходит в черной форме. Он уже дважды приезжал в наш город. Один раз фотографировался.

— Думаю, он тебя не заметил. Если да, то скажи, что ездишь к доктору. Это всегда действует. А я запомнил номер его машины, постараюсь уточнить кто он.

— Да. Он знает, откуда я родом и про смерть родителей…

— Понятно-понятно. Подкатывал к тебе?

— Было дело, — рассмеялась Оля, которая совсем недавно поняла, до какой степени ей небезразличен Отто.

Задание было простым: всего лишь отправить письмо «дяде» из нейтрального городка, куда съездила Оля в тот же день.

— Старайся дважды не приезжать в один и тот же город. Тебя быстро запомнят.

— Я понимаю…

Оля уже устала повторять бесконечное «Ich verstehe, Ich verstehe»[11], но что еще можно ответить?

Через несколько дней Отто снова вызвал ее телеграммой.

«У него есть еще кто-то кроме меня, — подумала Оля. — Ведь не сам же он отправляет мне телеграммы. Кого-то просит или переодевается…»

— Я навел справки о твоем капитане, Моника, — начал Отто, когда они оказались в вагоне. — Это важная птица. Барон. К нацистам примкнул в самом начале, вопреки воле отца. Так что с семьей у него проблемы. Поэтому он изображает бесконечную службу. Постарайся подружиться с ним. Густав вряд ли ему будет интересен. Ты — совсем другое дело.

— Я? — горько усмехнулась Оля. — Думаю, я слишком дорогая цена за такую дружбу.

— Безусловно. Но у него могут быть с собой документы, он сам — источник знаний. Иногда такой офицер владеет не меньшей информацией, чем его начальник. Да-да. Потому что капитан делает свое дело, а еще следит за полковником и генералом. У немцев все друг за другом следят.

— Знаю…

— Если тебя попросят написать на соседку — пиши. Но размыто.

— Как это? — удивилась Оля.

— Хорошая хозяйка. На рынок ходит дважды в неделю. Печет сама. Под дуру, понимаешь? И еще. Если кто-то попросит негатив или пленку погибшего офицера — не отдавайте. Поняла? У вас их нет. Потому что вдова возликует, но тут же напишет на вас донос. Или ее соседка, у которой не осталось фотографии мужа или сына.

— Что нас интересует про капитана? — прервала Отто Оля — до перехода в соседний вагон оставалось несколько минут.

— Нас интересует все. Любая мелочь. Постарайтесь сфотографировать его документы. И то, что у него бывает в карманах. Но не сразу, он будет очень осторожен. И еще. Тебе надо посетить доктора на самом деле. Он все будет проверять.

— Связь с вами?

— Как обычно. До свидания.

Оля видела, как Отто скрылся в противоположном тамбуре.

«Хорошая у меня роль, — подумала она, усаживаясь в соседнем вагоне. — Третий класс, обноски, дружба с капитаном и жизнь с хромым Густавом».

Еще через неделю Оля получила письмо, в котором ей сообщалось, к какому доктору ей следует записаться на прием.

— Что за доктор? — удивился Густав.

— Дорогой, все женщины посещают врача. Это правило. Тем более, что у нас до сих пор нет детей.

Фраза, учитывая обстоятельства, была абсурдной.

— Ну, врач — значит, врач, — подытожил Густав и вздохнул.

То, как приободрился муж, вызывало у Оли одновременно восхищение и презрение, за которое она себя корила.

«Я приехала к нему и была рада крову, а теперь злюсь на него же — это так нечестно. Но я ничего не могу с собой поделать».

Вся приемная доктора была завешана свастикой, изречениями фюрера и его же портретами над рабочим местом медсестры, похожей на ефрейтора в юбке, о чем свидетельствовала не только военная выправка, но и жесткий взгляд.

— Вы записаны на одиннадцать пятнадцать, но доктор сможет принять вас раньше. Проходите в кабинет. Осмотр будет в соседней комнате.

«О, ужас, — думала Оля. — Я ни за что не разденусь при ней. Она же…»

— Проходите, фрау Шеринг, — ласково проговорил доктор — симпатичный пожилой мужчина. — Мне звонил ваш дядя, рассказал вашу историю. Исходя из этого, могу сразу сказать, — наберитесь терпения.

— Да, доктор, — пролепетала Оля, пытаясь сообразить, какой «дядя» мог позвонить врачу.

— Желание иметь детей — нормально для любой женщины, особенно немки. Но детские страхи, загнанные в подсознание, мешают естественному процессу. Итак, сколько лет вы в браке?

— Полтора…