Оперативный псевдоним «Ландыш»

В банке все оказалось предельно просто. Странно было, что в таком крохотном городишке, вообще, оказался банк. Служащий провел Олю в замкнутое помещение, указал на ее ячейку и, не торопясь, удалился. В сейфе лежало два пухлых конверта. Один с марками, другой с франками. Не пересчитывая, только пролистнув каждый, как колоду карт, в надежде на записку, Оля вытащила несколько купюр. На выходе из банка она разменяла франки. На тысячной банкноте был изображен муравей.

«Труд — основа богатства. Наверное, это они хотели сказать», — подумала Оля.

И еще она обратила внимание на то, что деньги были 1936 года выпуска.

«Значит, родители или кто-то еще совсем недавно побывали здесь».

У нее было странное ощущение: ей было и обидно, что для нее не нашлось даже коротенькой записки, и в то же время она испытала облегчение.

«Что они могли мне написать? “Ляля, доченька! Мы живем в соседнем доме. Приходи на чай!” Смешно! Если бы у них была возможность, я уверена, они бы нашли меня. Узнай я сейчас, где они, чтобы я могла сделать? Ничего. Так что так даже лучше. Невозможно считать каждый грошик. Мне едва хватает денег на билеты. А ведь надо за все платить».

Дрожащие коленки напомнили — она не ела почти сутки.

Те дни были ей особенно памятны. Все остальные потом сольются в один бесконечный ряд. А тогда, в тридцать девятом, она впервые все выполнила сама, и чувствовала прилив сил и уверенности. А деньги, что теперь появились у нее, делали ее независимой и неуязвимой.

До вечера она бродила по магазинам, где каждая мелочь доставляла ей огромную радость.

«Это мое приданое. Я не могу стирать единственную ночную рубашку, у меня должны быть запасные чулки, мне нужно пальто, белье…»

Она пообедала в хорошем ресторане, наслаждаясь вкусом пищи. Она на короткое время была почти счастлива.

«Спасибо вам, мамочка и папочка. Вы так порадовали свою дочку».

— Фрау путешествует? — спросили в гостинице.

— Увы. Консультация.

— О! У нас отменные доктора, — важно заметил портье.

«У вас, — подумала Оля, — все отличное. Были бы “муравьи” в кармане».

Утром с чемоданом и портпледом она уехала обратно, выбрав маршрут покороче, но не через Берлин.

«Нельзя там “светиться” часто. Могут заметить, — думала она, пересаживаясь в третий раз. — Густав порадуется кофе и папиросам. И снова начнется тоска».

Через неделю пришло письмо, на марке был изображен ландыш. «Дорогая Моника! Твой приезд очень порадовал тетю. Ей стало значительно лучше. Привет и наилучшие пожелания…»

«Значит, это Штерн. Что ж. Я рада».

Густав, конечно, понимал, что его Моника не ездила навещать родню, но ни о чем не расспрашивал.

— Ты приехала такой счастливой. Почти как в первый раз, — только и заметил он.

Офицеры теперь редко фотографировались.

— Эти сволочи захватывают страну за страной, — скрипел зубами Густав. — Зачем им снимки из заштатного города?

Это была правда. Правда, о которой не хотелось думать, но которая напоминала о себе ежеминутно: в газетах, по радио, в разговорах обывателей. Из каждого репродуктора неслись бравурные марши, потом короткие объявления об успехах немецких войск, и снова марши, которые, вероятно, должны были поднимать настроение населения и без того возбужденного бесконечными победами своего народа.

— Давай зазывать жен наших славных вояк, — предложила Оля. — Пусть посылают мужьям свои счастливые лица.

Это возымело эффект.

— Господин Густав, а можно мне сфотографироваться вон в той шляпке? — просила очередная соседка, указывая на старомодный головной убор, что висел еще при прежнем хозяине.

— Конечно, она чудо как подойдет вам, — пела Ольга в ответ. — Если желаете, мы подарим вам красивый конверт, а марку вы приклеите на почте.

Наивные фрау с радостью надписывали конверт, указывая номер полевой почты мужа, который аккуратно промокала прелестная фрау Моника.

— У нас с тобой целая картотека, дорогой. А если прибавить, что почти всегда известно, где именно сейчас находится этот солдат, то мы с тобой просто молодцы.

— Еще бы они платили сразу, — бурчал Густав. — Жадные тетки.

— Заплатят. Никуда не денутся.

Половину денег женщины отдавали сразу, остальное приносили частями, но в конце концов отдавали эти несчастные пять марок — таков был теперь тариф.

Если бы не деньги, которые привезла Оля, они снова жили бы впроголодь.

— Надо искать дополнительный источник денег. Иначе мы вечно будем на грани, — сетовала Оля.

— Согласен. Но я даже вагоны разгружать не могу. Тебе не повезло с мужем.

Выход подсказал Отто во время очередной встречи.

— Покупай гербарий на блошином рынке. Стоит гроши. Выбирай простые полевые цветы. Немцы очень сентиментальны и с удовольствием будут посылать эти символы любви.

Он оказался прав. Впрочем, как всегда. Анютины глазки «уходили» за две марки, ромашки — за полторы. Соседки пробовали сами сушить цветы, но они рассыпались, пачкали книги — почти всегда это была Библия, что особенно печалило набожных немок. Не остались равнодушны к цветам и доблестные офицеры.

— Моника, — радовался Густав. — Ты такая умница. Ты всегда находишь выход из положения.