— Я стараюсь, — скромно отвечала Оля, понимая, что никакие гербарии не спасут их от финансового краха.
В то же время ее поражала слаженность и продуманность той сети, что раскинул Центр.
«Если бы у нас водились деньги — это вызывало бы подозрение. А так мы живем по средствам. И это все видят».
— Густав, — однажды обратилась Оля к мужу. — А ты получаешь пенсию?
— Нет, — удивленно ответил мужчина.
— А почему? Пусть это будут гроши, но и они нам не помешают. Пожалуй, тебе стоит сходить на призывной пункт. Они не попросят у тебя никаких справок. Ты же пойдешь добровольно. И в глазах соседей ты станешь настоящим героем.
План оказался верным.
— Вы настоящий немецкий мужчина. Но вы не сможете служить даже на почте, — вынесли свой вердикт врачи.
И Густав получил справку с двумя печатями, которую показал бургомистру, в полицейском участке, и наконец получил свою пенсию.
— Вот видишь, дорогой. Мы убили двух зайцев: тебя не призовут и у нас каждый месяц будет двадцать четыре марки.
— Это при условии, что я не заработаю больше ста десяти.
— Когда ты их получал? Что-то не припоминаю.
Почти каждую неделю она ездила на станцию, чтобы посмотреть на окно.
«Слава богу», — радовалась она, увидев задернутые шторы.
Но, возвращаясь однажды обратно, она отчетливо увидела, как кто-то открывает шторы и поправляет тюль.
«Что это? Знак мне? Или кто-то просто… Что “просто”? Я должна проехать мимо с одиннадцати до двенадцати. Сейчас почти без четверти двенадцать. А вот и машина Отто».
Она рискнула и выскочила на перрон в последнее мгновение.
— Никогда так больше не делай, — сказал Отто, когда она подошла к машине. — Я проверил, когда ты проезжаешь. Старайся ближе к полудню, иначе будешь попадать в такую ситуацию, как сегодня.
— Я нужна вам? — сухо уточнила Оля, которой порядком надоели нотации.
— Да. Пора выходить на радиоигру. Вот шифровка. Вот шифр. Отправьте завтра в двадцать три часа. Тебе предстоит дописать только свой псевдоним в конце. Молчи. Я его не должен знать. Начинается шифровка твердым знаком — это мой позывной.
— Я поняла.
— Ты должна выучить шифр наизусть, но где-то хранить оригинал. Нередко текст я буду передавать на немецком, а радировать будете по-русски. Кстати, ты знаешь французский?
— Да. Но хуже. И азы английского.
— Замечательно. В Центре не обратили на это внимания. Дальше. Ответа на радиограмму не ждите. Вы впервые выходите на связь. Пока они там сообразят кто, что — пройдет несколько дней. Да и почерк Густава они, я думаю, забыли.
— Что потом?
— Ничего. Поедете домой и ляжете спать.
Ольга ехала домой в предвкушении выполнения первого задания.
«Посмотрим, каков ты в деле!» — думала она про Густава, подходя к дому.
Она заперлась в спальне и досоставила текст. Получилось следующее: «Центру. Ъ подтвердил подлинность документов. Связь с Берном восстановлена. Ландыш».
Вечером следующего дня они отъехали километров на восемь от дома, и при свете фонаря Густав отправил радиограмму.
— Ответа не жди, — успокоила Оля.
— Ответ всегда есть. Потом объясню. Смотри назад. Если нас запеленговали, будут искать. Мы немного попетляем и вернемся домой.
Уже дома, куда они добрались глубокой ночью, Густав, сразу подтянувшийся, собранный и энергичный, начал рассказывать.
— Если радист выходит на связь в одно и то же время, то ему часто сразу дают ответ, новое задание. Но если, как мы сейчас, то радиограмму принимает просто дежурный. И дает короткий ответ: радиограмму принял. Если ответа нет, значит, мы напрасно напрягались.
— Я не знала.
— Эту истину знают все радисты. И пеленгуют обычно на ответе.
— И что тогда? — уточнила Оля, в принципе, она догадывалась, что будет «тогда».
— Надо успеть сжечь ответ, взорвать «пианино», дальше по обстоятельствам.
— Ужасно!
— Мы будем каждый раз ездить в разные места. Тогда риск меньше. Кстати, ты можешь оставаться дома.
Оля взъерошила волосы на голове мужа — они были мокрыми.
— Ничего не говори мне, пока я радирую. Твоя задача следить за обстановкой вокруг. Если бы я ходил получше, то машина нам бы не потребовалась. Но эта штука тяжелая. Ты не донесешь.
— Я даже не знаю, где ты ее прячешь?
— И не надо. Это мои проблемы. У тебя хватает своих.
Оля думала, что заснет как убитая, но сон долго не шел. Она ворочалась, вспоминая каждую деталь, каждое мгновение этой ночи.
«Радистками часто бывают девушки, — думала она, — как же им, наверное, страшно».
— Густав, а ты не можешь научить меня «печатать»? — спросила она за завтраком.
— В принципе — да. Но у нас у каждого свой почерк. Мой в Центре знают, твой — нет. Нам не поверят.
«Сколько всяких тонкостей, — подумала Оля. — Я так мало знаю».
— Я долго не мог понять, кто ты? — неожиданно сказал Густав. — Думал — связная.
Оля ничего не ответила — это было лишним. Она и сама не очень понимала — кто она? Что делает? Но знала главное — она нужна.
— Моника, — окликнул Густав. — Не расстраивайся. Ко всему можно привыкнуть. Ты тоже скоро привыкнешь…
«Я помню, — чуть не сказала вслух Оля, — как ты “привыкал”».
Она улыбнулась.