Оперативный псевдоним «Ландыш»

Дома Ольгу ждали неприятности. Фрау Юта доверила малышку своим внукам. А те разрисовали Ленхен все лицо акварельными красками. Молоко, которое оставила Оля, выкипело, пока «добрая» хозяйка пыталась смыть краску.

— Если бы ты, Густав, был хоть чуть-чуть расторопней, я бы не оставляла ребенка этой старой дуре. Прости, но ты просто… — высказывала Оля, оттирая краску со щечек дочери.

— Лучше бы ты сидела дома, — огрызнулся муж.

— Конечно, мы оба об этом мечтаем. Мы ведь здесь с тобой именно для этого. Ты попал в самую точку. Не плачь, доченька. Мама сейчас тебя покормит. Твой папа…

Раз в месяц Ольга ездила к доктору. Несколько раз Отто передавал текст телеграмм. На почту ездил Густав. Очередная встреча с Отто была назначена в квартире.

— У нас проблемы, Моника. Густав отправил телеграмму поздно вечером. И она попала в руки к генералу.

— О боже! — ахнула Оля.

— Это не все. Генерал по журналу уточнил, что ему часто приходила почта, о которой он и не ведал. Он провел собственное расследование, то есть позвонил на почту, где ему подробно описали твоего мужа. Наш человек срочно уволился.

— Я не знаю, что сказать, — пролепетала Оля.

— Тут нечего говорить. Теперь я телеграфирую генералу почти каждый день. И при этом хромаю. Надеюсь, он примет это за глупую шутку. Но… Что с Густавом? Объясни ему, наконец. Встряхни. Или, наоборот, успокой. Наши успехи на фронте еще не победа. Идет война. А мы опять остались без связи. И знаем почему. Моника, — добавил Отто почти ласково, — я не изверг. Но если твоя дочь будет мешать нашей работе, я лично отнесу ее в приют.

У Ольги на мгновение остановилось сердце. Несколько секунд, которые показались ей часами, она не могла вдохнуть.

— Ну-ну, детка, — похлопал ее Отто по плечу. — Постарайся, чтобы этого не случилось. Это в твоих руках.

И он ушел в свою квартиру. А Оля бросилась на вокзал.

Поздно вечером она добралась к себе.

— Решила вернуться? — насмешливо спросил Густав.

— Да, дорогой, — спокойно ответила Оля.

Она кормила дочь, стараясь не думать о том, что скажет сейчас мужу, которому срочно понадобились папиросы.

— Не волнуйся, малышка. Мама не будет кричать и волноваться. Мама…

Густав вернулся через час.

— Как мило с твоей стороны, — промурлыкала Оля.

— Ты прекрасно обходишься без меня, — гордо сообщил Густав. — Неужели я не могу перекинуться парой слов…

— Вероятно, из-за этого ты не смог отправить вовремя последнюю телеграмму. Ты перепутал время. Хотя уехал утром. И у нас провал. И мы снова без связи.

Густав молчал.

— Но хуже всего, что ты был на машине. Молись, чтобы никто не запомнил ее номер. Иначе…

— Иначе что? — насмешливо спросил Густав.

— У меня заберут дочь и отдадут ее в немецкий приют. Потому что она мешает мне работать.

Оля заперлась у себя в комнате, стараясь успокоиться. Ленхен крепко спала.

— Спи, доченька. Я не знаю, что ждет нас завтра, через час, через пять минут. Прости меня, если можешь.

Утром мрачный Густав изрек только одну фразу:

— Я — радист.

И ушел из дома, тяжело опираясь на палку.

Очередную телеграмму по другому адресу Оля отправляла сама.

— Прошу тебя, дорогой, просто побудь дома, пока я не вернусь, — попросила она мужа.

— А ты вернешься через пару месяцев? — уточнил Густав. — Спасибо, что предупредила.

В сентябре жизнь в доме превратилась в кошмар. На очередную встречу с Отто Оля ехала, оставив дочку одну: Густав ушел за папиросами и не вернулся к десяти, как они договаривались.

Отто ждал ее на квартире.

— Я не представляю, что нам делать? — спросил он. — Может, ты что-нибудь подскажешь?

Оля молчала.

— Девочка моя, вам нужна няня. И ты нужна мне где-нибудь поближе. Я не могу так рисковать, пойми меня правильно.

Оля кивнула. Она получила текст очередной телеграммы: длинный и странный.

— Спишешь на почте, — разрешил Отто. — И прошу тебя… Придумай что-нибудь. Я позвоню.

Помощь пришла неожиданно. Дома ее ожидала маленькая посылочка.

— Принес какой-то немец, — небрежно сказал Густав.

Оля бросилась в спальню, где ее ждала дочь. На лице девочки было написано недетское удивление, смешанное со страхом и чем-то еще.

— Что, малышка? — спросила Оля. — Папа не поднялся к тебе? Ты плакала, а потом просто лежала и ждала, когда же вернется мама? Я сейчас тебя покормлю, моя дорогая. Дай мне одну минутку.

В пакете была одежда для Ленхен: теплая кофточка и ползунки, пачка сухого молока, короткое письмо и целое состояние — двести марок.

«Моника! Тебе помогут эти деньги. Найми няню. Мы с тобой. Мария, Гельмут».

В тот же день Оля договорилась с женой мясника.

— Пять марок в день, дорогая фрау Моника, и я всегда буду рада вам помочь. Деньги, разумеется, вперед. Я вырастила троих детей. И в моем доме, поверьте, никто не разрисует щечки вашей дочурки.

В день, когда Оле позвонил Отто, она была на седьмом небе от счастья.

— У меня есть няня. Слушаю вас, господин Клаус! — звенел ее голос.

— Что ж отлично. Тогда завтра поедешь в Линц. Адрес ты знаешь. Посмотри на дом. Оттуда же отправь телеграмму. Постарайся увидеть, кто ее получит. Я позвоню в среду.

Жена мясника, которую по иронии судьбы звали Анной, забрала Ленхен в шесть утра.