– Ага, сидели, сидели, потом вдруг все разом всполошились и помчались уговаривать «отщепенца» включиться в новую жизнь. Особенно Фадеев… Тебе самому не кажется легковесным и поверхностным такое объяснение «Батума»? Мы о чем договаривались – никаких мемуаров! Исключительно воспоминания.
Твои воспоминания!!
Или роман, если силенок не хватит… О Булгакове, конечно, но
Зачем в конце 1936 года, после процесса Зиновьева – Каменева он бросил работу над практически доведенным до финала «Мастером» и взялся за роман о театре?
Зачем в начале 1938 года Михаил Афанасьевич также внезапно отложил «Записки покойника» («Театральный роман») и вновь вернулся к «Мастеру» и одновременно взялся писать «Батум»?
Зачем эта свистопляска?
Зачем эти зигзаги и шатания?
Зачем юмористические пасквили на Сталина, которые он рассказывал в кругу друзей? Тоже выбрал момент! Неужели Сталину не донесли?..(9)
Зачем все еще стремился за границу? Зачем постоянно твердил об этом?»
Я промолчал.
– Страх? Конечно, страх, но этого недостаточно. Бессонница, ночные шаги на лестнице, ожидание звонка, гнусная радость, что позвонили к соседу, а не тебе, – это только наиболее запоминающиеся, вызывающие повышенное сердцебиение штришки в абрисе эпохи.
Душераздирающие штришки, но не более того…
Жизнь не может держаться исключительно на страхе. Если только страх, люди бросаются с четырнадцатого этажа, а ведь все мы, советские граждане, столько сделали в предвоенную эпоху, что остается только удивляться.
Булгаков в том числе…
Своей жизнью, замечательным результатом своих трудов он доказал, что можно справиться со страхом, а у тебя выходит, роман сам по себе, а эпоха сама по себе. Пятилетки сами по себе, а «Мастер и Маргарита» сам по себе.
Магнитка сама по себе, а «Тихий Дон» сам по себе…
«Поднятая целина» сама по себе, а коллективизация сама по себе.
«Чевенгур» сам по себе, а Турксиб сам по себе…
Нет, уважаемый, это было время великих свершений. Все они выстрелили в свое время – промышленность во время войны, всеобщая грамотность – когда рванули в космос. Булгаков тоже не стоял в стороне. Он не сидел и не пописывал в стол, как вы все привыкли. Конечно, у него был другой идеологический запал и цели он ставил иные, но это тоже было свершение.
И «Тихий Дон» – свершение. Шолохов висел на волоске, прятался у знакомых, но работу не прерывал.
И Платонов вершил, какие бы доносы не писал на него недоброй памяти Ермилов…
«Мастер и Маргарита» сработал позже, в 60-е годы, когда, ознакомившись с романом, вся страна повернулась к Христу. Кто, как не Булгаков, напомнил о непреходящих ценностях, а теперь недалекие церковники клюют его за то, что он не так напомнил, не так изложил, не о том писал.
Это был трудный выбор, и дался он не просто.
Рылеев прищурился.
– Тебе не кажется, что ты не доработал с Булгаковым? Тогда объясни, почему именно в сентябре 1938 года мхатчики прибежали к Булгакову, хотя письмо Аркадьеву было написано в марте 1936 года? Неужели ни Станиславский, ни Немирович-Данченко не были извещены о предложении Булгакова. Почему они так долго молчали?..
Пауза.
– Я надеялся, ты сумеешь согласовать несогласуемое, а ты до сих пор пытаешься словчить, занимаешься ерундистикой и при этом пытаешь меня – почему да почему?
Смотришь, как мышь на кота, словно я, того и гляди, пришью тебе «мемуарное дело».
Я не выдержал, расхохотался. Вспомнил своего черного, похожего на Молотова, библейского дружка и буквально зашелся от смеха.
Значит, это я не доработал?! Я должен разобраться? Я должен согласовать?.. Неплохо придумано…
Рылеев жестом, напоминающим отказ от рюмки, прервал меня.
– Но хватит о Булгакове. Пора сказать пару слов о Сталине. Обрати внимание, ему в те годы тоже хотелось выжить. Очень хотелось, это я тебе как бывший опер говорю.
Наливай!
– Давай пофантазируем, но только добросовестно, без всяких экивоков на текущий момент, на измышления продажных историков, а исходя исключительно из того, что мне известно – а мне известно немало – и до чего я допер собственным умом.
«…Вводная такая – только-только сын прачки и сапожника добрался до вершины власти, разобрался с оппозицией, завершил коллективизацию, приступил к строительству социализма в одной стране, и на тебе – жена застрелилась!»
«…по поводу ее смерти ходило множество самых невероятных версий. Беда произошла якобы потому, что Сталин швырнул в нее хлебным мякишем.
Это, конечно, повод!»
«…по словам охранника, на ужине у Ворошилова 7 ноября 1932 года, когда собравшиеся обсуждали поведение оппозиции, кто-то предложил тост за скорую победу над ней. Аллилуева пить отказалась. Именно тогда Сталин «резко» спросил: «Ты что не пьешь?
Надежда Сергеевна не выдержала и выбежала из-за стола. Полина Жемчужина[76] поспешила за ней.