Операция «Наследник», или К месту службы в кандалах

Выходило, что Владимиров не наврал. Он действительно утопил женщину, и «баба Бинта» – мадам Шарлотта де Бельфор. Но зачем он это сделал? Какое отношение имела де Бельфор к сотруднику Рачковского и почему Владимиров оказался с нею у пруда, и, видимо, один на один, раз Бинт не помешал ему? Может, вдова де Бельфор была невестой Бинта? Тогда, ясное дело, Артемий Иванович поехал купаться с нею в пруду, как когда-то проделал это с Пенелопой в Серпентайне. Пенелопу спасли, поскольку, на ее счастье, они купались прямо напротив спасательной станции Гайд-парка, а здесь таковой не оказалось. Но почему мадам де Бельфор имела такие жестокие телесные повреждения? Неужели Артемий Иванович тронулся умом после встречи с Рачковским?

Фаберовский представил себе Владимирова, сидящего под Эйфелевой башней с высунутым изо рта розовым языком и струйкой слюны, стекающей с уголка губ. Нет, Артемий Иванович не мог убить человека таким страшным образом даже в пьяном угаре. Значит, это все-таки ловушка. Возможно, его напоили, а потом убедили, что это он сделал, чтобы заполучить себе в руки поляка.

Кэб остановился у знакомого подъезда доктора Смита, куда Фаберовский часто приезжал с визитами, привозя красивый букет фиалок. Сегодня он приехал без цветов и готовился к тому, что ему могут в конце разговора просто указать на дверь.

По-мышиному взвизгнул электрический звонок, дверь открылась и в щель высунулась хищная кунья мордочка мисс Барбары Какссон.

– Мисс Какссон, надеюсь, мисс Пенелопа одна? – спросил он, входя в сумеречную прихожую, освещенную только круглым окошком над дверью.

– У мисс Смит с самого утра находится друг нашей семьи доктор Гримбл, – сквозь зубы ответила мисс Какссон, неприязненно глядя снизу вверх на поляка.

– Значит, друг вашей семьи? Гримбл? – Фаберовский нехорошо посмотрел на невозмутимую компаньонку своей невесты. – И Пенелопа считает возможным чуть не каждый день принимать у себя этого хлыща? А вы, мисс Какссон, полагаете, что, будучи ее компаньонкой, имеете право так спокойно говорить об этом мне, когда вашей прямой обязанностью является предостерегать мою невесту от общения с субъектами, которые могут скомпрометировать ее?

– Я плохо понимаю ваш скверный английский, сэр, – высокомерно ответила Какссон. – Но если вы считаете, что такой достойный и благородный джентльмен, как доктор Гримбл, который никогда не оденет для визита пиджак, тем более с крахмальной рубашкой и белым галстуком, может скомпрометировать вашу невесту, я буду вынуждена сказать, что появление католика и инородца в этом доме компрометирует любого, находящегося под этой крышей.

– Как только Пенелопа станет моей женой и переберется под крышу ко мне, – сказал поляк, снимая и отряхивая цилиндр, – я не подпущу вас к своему дому на расстояние пушечного выстрела, мисс Какссон.

– Мне бесконечно жаль милую Пенелопу, которую угораздило связаться с таким чудовищем, как вы, – с чувством ответила Барбара Какссон, давая волю распиравшему ее чувству ненависти ко всему инородному. – И я уверена, что слухи о том, что вы были Джеком Потрошителем, не лишены оснований.

Понимая, что ему не удастся перелаять эту британскую куницу, Фаберовский молча отодвинул Какссон в сторону и, не раздеваясь, пошел вверх по лестнице, с удовольствием пачкая своими мокрыми ботинками устилавший лестницу ковер.

– Может, вы потрудитесь снять мокрую верхнюю одежду и головной убор, мистер Фейберовский, – двинулась следом за ним Какссон. – Ваше темное и нечистое иностранное происхождение еще не дает вам права выказывать неуважение к хозяевам этого дома.

– Какое тебе дело до моего происхождения?! – рявкнул на нее Фаберовский, оборачиваясь.

– Поляки всегда были ворами и проходимцами, – не умолкала Какссон. – Пользуясь благородством и сочувствием британцев, после разгрома русскими восстания в Варшаве поляки проникали в английские дома, ели там, пили и обкрадывали гостеприимных хозяев без всякого зазрения совести. Мой отец, майор Чарльз Генри Какссон, пенсионер 60-го пехотного полка, пострадал от одного такого негодяя, фамилия которого была точно такая же, что и у вас. Этот мерзавец, который, возможно, даже был вашим отцом, вчистую обокрал моего отца и вверг его в нищету, а я вынуждена была провести свою жизнь в бедности и тяжком труде.

– Я все понял, – сказал поляк, останавливаясь на верхней площадки лестницы, среди гипсовых статуй и развешанных по стенам репродукций Арундельского общества поощрения искусства.

Он снял забрызганные дождем очки и тщательно вытер их платком.

– Но ваши претензии на наше с вами родство неосновательны. Мой папаша не мог породить такую надменную и надутую идиотку, как вы. Бритам, англам, саксам и норманнам потребовалось не одно столетие насиловать здешних женщин, пока не вылупилась такая чистокровная в своем идиотизме британка, как вы. Пойдите к черту, пока я не спустил вас с лестницы, мисс Какссон!

Фаберовский даже замахнулся тростью, но мисс Какссон не шелохнулась. Опустив трость, поляк продолжил свой путь, кипя как готовый взорваться перегретый паровозный котел.