Операция «Наследник», или К месту службы в кандалах

– В сравнении с доктором Гримблом вы грязный, гнусный и подлый варвар! – крикнула она ему вслед.

Не обращая более на нее внимания, Фаберовский вошел в гостиную, уставленную пухлыми мягкими табуретками и столиками, загроможденными подставками для букетов и фотографиями в плюшевых рамках, и увидел одетую в свободный фуляровый капот Пенелопу, сидевшую в кресле рядом с творением ее мачехи. Творение это было единственным результатом изучения миссис Смит лепки в Национальной Школе Обучения Искусствам в Южном Кенсингтоне и представляло собой вылепленную из глины копию статуи отдыхающего Геракла, причем лицу были приданы черты Артемия Ивановича, но сходства между оригиналом и собственно шедевром было не больше, чем в знаменитом «якутском портрете» Александра III кисти Владимирова. Лучше всего у Эстер вышел пень, на который опирался Геракл, причем голова Артемия Ивановича имела разительное сходство с этим же пнем.

Пенелопа вышивала на пяльцах, а рядом с ней на скамеечке примостился с книжкой в руках доктор Гримбл, который правильно поставленным голосом без всякого акцента читал ей роман Роберта Бониера «Поцелуй Майны» о современных нравах в Индии.

– Вот видите, мистер Фейберовский, – раздался с лестницы у поляка за спиной голос Какссон. – Доктор Гримбл читает даме прекрасные книги, а вы кроме ваших пошлых цветов, которыми каждый раз после вашего ухода бывает забита мусорная корзина, никогда ничего не дарите мисс Пенелопе.

Поляк посмотрел на нее сквозь очки таким пронзительным и страшным взглядом, что Какссон присела от испуга и укрылась за гипсовой статуей на лестнице.

– Привет, Пенни, – поздоровался поляк. – Где мой будущий тесть?

– У себя в кабинете. Разве ты не слышишь?

Фаберовский действительно услышал характерный хлопок откупоренной бутылки с шампанским и затем какое-то гудение – видимо, доктор Смит запел.

– После того, как вы объявились в Лондоне, старик стал совсем плох, – сказал Гримбл. – Он слишком часто стал пить и, поверьте мне, я врач и знаю это – скоро совсем сопьется. Он не сможет работать. Я уже говорил об этом с Чарлвудом Турнером.

– И вы метите на его место? А на мое место, доктор Гримбл, вы тоже все еще метите?

– Полагаю, – ответил Гримбл, сверкнув моноклем, – что за оставшиеся три с половиной недели я сумею открыть мисс Пенелопе глаза на вашу истинную сущность во всей ее отвратительности.

Пенелопа, явно обрадованная приходом Фаберовского, улыбнулась.

– И женитесь на ней сами? – ухмыльнулся ей в ответ Фаберовский.

– Да, – подтвердил Гримбл. – И уж будьте уверены, я не допущу вас в свою комнату в нашу с Пенелопой брачную ночь.

– Гримбл, что вы несете! – возмутилась Пенелопа. – Какая брачная ночь?! Даже если бы я решила не выходить замуж за Стивена, я бы никогда не согласилась стать вашей женой.

– Но почему?! – изумился Гримбл и даже книжка выпала у него из рук. – Неужели этот сомнительный субъект ближе вашему сердцу, чем я, англичанин до костного мозга и врач с большим будущим? Я, написавший монографию «Посмертные исследования глистных паразитов у трупов в сильной стадии разложения», которую отметили похвалой почти все известнейшие лондонские врачи?

– Вы знаете, Гримбл, – раздался из-за двери кабинета дребезжащий голос доктора Смита, – что в том препарате, который вы сегодня принесли, я не обнаружил никаких туберкулезных палочек? По-моему, это яйца аскарид. Вам, как специалисту по глистам, должно быть стыдно. Если бы вы вдруг стали моим зятем и лечили бы мою дочь от туберкулеза, вместо того чтобы дать ей слабительное, я выгнал бы вас вместе с нею из дома!

– Настоящий врач всегда имеет право на ошибку, – с достоинством ответил Энтони Гримбл. – Я же не упрекаю вас в том, что вы покойному мистеру Джонсу, страдавшему носовыми кровотечениями, наложили жгут на шею, или в том что вы…

– Перестаньте, Энтони, я не желаю слушать ваши с отцом препирательства о глистах! – воскликнула Пенелопа. – Вам что, больше не о чем говорить?

– Мы можем поговорить о других паразитах, – с вызовом сказал Гримбл. – Например, о вашем женихе, мистере Фейберовском. Развратный, гнусный тип, наложивший грязные лапы на само воплощение невинности и непорочности!

– Правильно, – подал голос доктор Смит. – От грязных рук и заводятся глисты.

– У меня появляется непреодолимое желание наложить свои грязные лапы вам на шею, Гримбл.

Быстрым, словно бросок кобры, движением Фаберовский цапнул Гримбла за воротник. Гримбл шарахнулся со стула и белый накрахмаленный воротничок, отстрелив запонки, которыми он крепился к рубашке, остался в руке у поляка.

– Не смейте его трогать! – взвизгнула Барбара Какссон, выскакивая из своего убежища. – Я вызову полицию! Он настоящий англичанин и будущее светило врачебной науки, один из самых выдающихся медицинских умов Британской империи!

– Пусть сначала научиться отличать своих глистов от чужой туберкулезной палочки, – неожиданно поддержал Фаберовского из-за двери кабинета доктор Смит. – Светило! Ха!

Поляк расправил воротничок Гримбла и вручил его мисс Какссон.