Эдна, не мешая разговору, убрала пустые тарелки и принесла второе блюдо. На даже аромат жареной курицы с картошкой не отвлёк отца от беседы.
– Нам давно нужно было об этом подумать, – Лесл взял в руки нож и вилку. – Надо обновить оборудование.
Вин, казалось, даже не заметил блюда, поставленного перед ним.
– Поздно. Даже если мы станем переоборудовать фабрику, то просто не угонимся за конкурентами. У них крупный концерн, а у нас просто семейное дело. В хорошие времена мы могли бы продержаться, но сейчас нас задавят. Они могут себе позволить снизить цену, а мы – нет.
Лесл отправил в рот кусок курицы и, прожёвывая его, проговорил:
– Надо пожаловаться в антимонопольный комитет, это же запрещённые приёмы.
– Да кто сейчас станет соблюдать законы? Сожрут нас. В лучшем случае мы продержимся года полтора, – Вин, наконец, обратил внимание на курицу и взялся за вилку.
Спор прекратился, и больше они не перекинулись ни словом.
Эмма мало что поняла из разговора, никогда не вникала в эти дела. Но то, что отец, железный отец, расстроен, говорило о многом. Ведь он никогда не терял самообладания, всегда держался. А тут вдруг совсем раскис. Это пугало больше всего.
Эдна, чтобы создать атмосферу, присущую семейным посиделкам, заговорила о всякой ерунде, – погоде и о соседях, о том, что хорошо бы в их дом привести собаку. Каждый раз, когда она говорила о собаке, Вин, не терпящий животных, заводился и начинал с ней спорить. Но сейчас он просто кивнул и ни слова не сказал.
Мама убеждена в одном – женщина должна заниматься домом, – и действовала согласно своим убеждениям. Дети всегда одеты и накормлены, в доме чистота и порядок, а больше ничего и не нужно. Весь мир укладывался в этот маленький семейный круг. И Эмма такая же, как и она. Знала, что закончит учёбу, вырастет, выйдет замуж, нарожает детей и будет их кормить и одевать. И это будет её личным счастьем. Знала, что многие современные женщины начинали интересоваться политикой, экономикой, наукой и ступали работать в сферы, в которых ещё лет сто назад дорога слабому полу была заказана. Но сейчас равноправие полов, можно хоть в кочегары податься, никто тебя не осудит.
Эмма подозревала, что её ждёт судьба не совсем обычной женщины, как и любую телепатку. Наверняка найдут какое-нибудь занятие, может быть, с её помощью будут допрашивать свидетелей на судах, в тех случаях, когда детекторы лжи неспособны отличить ложь от правды.
Семья разошлась до ужина, и встретились только вечером. Целый день Эмма занималась ничегонеделанием, листала книги, слушала музыку. Несколько раз перечитала письмо Слойна. Для писем приготовила красивую папку, но пока там сиротливо ютился лишь один листок, тощенькая такая папочка.
Теперь все дни Эммы проходили в таком порядке: завтрак – комната – обед – комната. Лишь изредка выходила на улицу, но одной там было скучно. Ни Слойна, ни Дайна рядом нет, с братом не особо и общались. Мать всегда занята домашними делами, а отец фабрикой. Эмма постепенно привыкала к одиночеству.
Едва сели ужинать, как засветился экран телекома. Какой-то важный деловой звонок. Вин, переключив на другой телеком, перешёл в кабинет, сказав, чтоб начинали без него. Раньше отец никогда не позволял прерывать семейный ужин ради чужих звонков. Стали ужинать без него, и ели в тревожном ожидании – очень уж необычно его поведение.
Но всё обошлось. Через десять минут Вин вернулся в прекрасном расположении духа. Сел за стол, попросил убрать остывшее блюдо и заменить горячим. Эдна, обрадовавшись такой перемене в настроении мужа, бросилась исполнять его просьбу.
– Хорошие вести, – сообщил Вин, когда Эдна поменяла блюда. – Просто чертовски хорошие вести! Мы остаёмся на плаву, нам удалось удержать нашу чёртову фабрику на плаву! Мы ещё поживём! – он ударил кулаком по столу так, что тарелки со звоном подскочили.
– Кто звонил? – спросил Лесл.
– Из министерства обороны, – отозвался отец.
– Военные? – Лесла это удивило. – Что им нужно? Чего хотят?
– Хотят сделать большой заказ на пресную воду, – поведал отец. – Обеспечат нас работой как минимум на год. Вы понимаете, что это значит? Мы спасены!
– И что это может означать? – задался вопросом Лесл. – Империя снова ввязывается в войну?
– Нас это не должно касаться, – отрубил Вин. – Мы не увлекаемся политикой и всеми этими придворными интригами. Мы работаем. Нам платят, а мы делаем работу.
– Но всё-таки что-то назревает, – задумчиво произнёс сын.
– Да пусть назревает хоть что! – Вин повысил голос. – Мы в обойме – и это главное. Но даже если и война, тем лучше! Война – это дальние экспедиции, это большой расход воды, за которую будет заплачено звонкой монетой. Наша задача – делать то, что мы умеем. Мы умеем делать воду. Так давайте, этим и займёмся. И чтобы больше я не слышал всяких этих твоих разговоров! Ясно тебе?
– Ясно! – Лесл уткнулся в тарелку.
***
На другой день отец с Леслом включились в работу и поехали в министерство подписывать договора, а оставшиеся рабочие и инженеры начали готовить обе фабрики к расширению производства.