Операция «Трест». Шпионский маршрут Москва – Берлин – Париж

«Если он кого-нибудь обманывал, то лишь самого себя. Это мое глубокое убеждение, в этом разгадка савинковской трагедии, ибо, что ни говорили бы нынешние противники, мы присутствуем не при пошлом фарсе, а при тяжкой трагедии, прежде всего трагедии лжи. Теперь Савинков лжет, когда пишет в интимном письме из московской тюрьмы: “Весной 1923 года для меня стало ясно, что с красными бороться нельзя, да и не нужно”. Лжет, когда он в том же письме пишет: “Готового заранее решения я не имел”. Когда он решил ехать в Россию, его решение было определенное: ехать и бороться с большевиками до последней капли крови, до последнего издыхания.

Его последнее свидание – с В. Л. Бурцевым накануне его отъезда. И тогда шла речь о борьбе, а в случае неудачи – о смерти как о символе борьбы с большевиками.

Врал ли Савинков на суде? Фактически – да. Ну, хотя бы об истории расстрела его шурина. Да, фактически Савинков врал, но психологически он говорил под внушением элементарной идеи: “Я спасу свою жизнь для будущих дел”».

Перед судом, чтобы сохранить в секрете основные этапы операции «Синдикат-2», Савинкову настоятельно рекомендовали придерживаться в своих показаниях той версии, которая была изложена в правительственном сообщении об его аресте. Он с радостью согласился, считая, что помощь следствию послужит лучшим доказательством чистосердечности его раскаяния. При этом Савинков даже не задумывался о том, что таким поведением он плюнул на могилы всех своих соратников. Ведь никто из них никогда бы не поверил, что он будет говорить на суде: да, я по собственному желанию перешел границу СССР. Я разуверился в борьбе и решил капитулировать перед рабоче-крестьянской властью большевиков… Но даже это не помогло Савинкову. Когда судьи стали зачитывать обвинительный приговор, он пытался сохранять спокойствие. Но было видно, как тяжело ему это дается.