Развязка наступила в ночь с восемнадцатого на девятнадцатое февраля. Как Зверев ни был безрассуден, он не хотел уходить из гостиницы. Он рассказал майору Сергееву правду: около часа ночи, выпив всего две рюмки, он вышел подышать свежим воздухом, стоял, покуривая, напряженно ждал, почему-то уверенный, что за ним следят. Никакой драки у гостиницы не было, ее он придумал, чтобы объяснить разбитую руку. Разбил он ее при иных обстоятельствах.
Зверев погулял еще несколько минут, убедившись, что никто на его персону не покушается, зевнул, пошел в свой номер. Он открыл дверь, зажег свет, начал уже снимать пиджак, когда увидел в кресле того самого «издателя», который, в Москве подарил ему фотокарточку. Зверев задохнулся от ярости, услышал, как скрипнула дверь в ванную, быстро отойдя в сторону, он увидел плотного мужчину средних лет, который преграждал выход из номера.
Зверев не растерялся, коротко и ясно произнес выученную наизусть речь. Сказал, что не боится, пусть публикуют снимок во всех газетах мира и оставят его в покое. Речь не произвела должного впечатления, «издатель» начал уговаривать, Зверев — распаляться. В разговор встрял мужчина в дверях, пригрозил кулачной расправой. Зверев поддался на провокацию, накопившаяся за полгода злость бросилась в голову, он сделал ложный выпад, когда противник раскрылся, нанес удар в челюсть, перепрыгнул через распростертое тело, выскочил в коридор, где его встретил невысокий человек в пенсне и попытался остановить. Зверев сбил его с ног, вылетел на улицу и попал в объятия полицейских.
В два часа десять минут Зверев расхаживал по цементному полу одиночной камеры.
Сцена была подготовлена и срежиссирована профессионалами. Человек в пенсне являлся дежурным администратором гостиницы, человеком в городе известным, его подставили Звереву на убой. Оба они не подозревали, что разыгрывают написанные чужой рукой роли. Мужчина, сбитый в номере, мог легко справиться со Зверевым, но послушно подставил свою челюсть под удар. Когда Зверев вылетел в коридор, мужчина поднялся, заявил, что гонорар придется удвоить, так как кулак у русского парня настоящий. После этого агенты спокойно покинули гостиницу. Начала действовать официальная власть, которая не знала ничего о проводимой провокации.
Дежурный прокурор приехал в участок. Ознакомившись с материалами, он осуждающе покачал головой. Свидетелей оказалось больше чем достаточно. У добропорядочного администратора врач установил перелом челюсти и сотрясение мозга. Состав преступления был налицо. Объяснения Зверева не подтверждались, посторонних в гостинице не обнаружили, их восприняли как алкогольный мираж.
Зверева ждали суд и тюрьма.
Он это понял к четырем утра, когда, достаточно остыв, имел возможность подумать. Он прекрасно знал, уголовных преступников не выдают, да даже если свои и заберут его отсюда, то дома обязательно будут судить и посадят. О литературной деятельности можно забыть навсегда. Он был разбит наголову, поставлен к стенке, оставалось лишь ждать залпа.
«Издатель» появился в участке после пяти утра. Условия не изменились, и Зверев принял их, не собираясь работать на чью-то разведку. Принял с одной лишь целью — вырваться на волю, вернуться домой.
Теперь он лежал дома, в собственном кабинете трехкомнатной кооперативной квартиры, ждал телефонного звонка заграничного «друга». За границей у него имелись «друзья». Ночью, закончив разговор с Василием Васильевичем, он понял, что ему предложена безоговорочная капитуляция. Никаких скидок на знакомство, на разговор по душам. Просто, обычным порядком: бюро пропусков и майор Сергеев, человек с любопытными холодноватыми глазами. Надо было взять паспорт, приехать на такси — он же теперь ездил только на такси — и рассказать, как он согласился предать Родину.
Телефон вздрогнул ровно в четыре часа, «друг» оказался человеком пунктуальным. Зверев чуть выждал, снял трубку.
— Слушаю.
— Николай Иванович? — В голосе слышался чуть заметный акцент.
— Да.
— Вы меня узнали? Вы согласны встретиться?
— Да.
— Когда? Где?
— Запишите мой адрес и приезжайте.
— Это удобно?
— Да. — Зверев продиктовал адрес, встал, медленно прошелся по квартире.
Комнаты и кухня оказались на месте, двери бесшумно открывались и закрывались. Все было в полном порядке.
Делая все чисто автоматически по выработанной годами привычке, он взял гантели, разогрелся до пота, принял холодный душ, растерся жестким полотенцем, надел свежую рубашку и новый костюм, тщательно завязал галстук, вывел пробор — волосок к волоску. Он давно уже приучился в трудные минуты приводить себя в порядок. Он даже создал теорию, что от физической формы и внешнего вида зависит содержание человека. Единственное, чем он мог гордиться — выдержкой. Привычно спокойное выражение лица, чуть прищуренные насмешливые глаза, пожалуй, в них появилась еле заметная собачья тоска, но увидеть ее смогли бы лишь мать да жена, а не «друг» из заграницы.