Опиум интеллектуалов

Арнольд Тойнби вносит нюансы в ответы на три вопроса. В начале его «Постижения истории» цивилизации представлены как понятные сферы в отличие от наций. По мере того как развивается творчество, обнаруживаются такие контакты между цивилизациями, что в конечном итоге между нациями и цивилизациями, по крайней мере для автономного развития, различие кажется скорее незначительным, чем принципиальным. Внутренняя связь цивилизаций скорее утверждается, чем доказывается. Тойнби охотно повторяет, что различные элементы цивилизации согласуются между собой и что их нельзя изменить, не повлияв на другие. Но этим он скорее доказывает взаимозависимость, чем гармонию. В каждую эпоху цивилизация поддерживает элементы, заимствованные из прошлого, но не современные, свойственные духу реальности. Цивилизация принимает институты или творения, созданные другими. Но где граница между античной цивилизацией и цивилизацией западного или восточного христианства? Каковы связи между христианством и техническим веком?

Тойнби с трудом выявляет внутреннюю связь цивилизаций потому, что он неточно объясняет особенность каждой из них. Так в чем же состоит, что определяет особенность цивилизаций? В соответствии с текстами следовало бы ответить: религия. В некоторых случаях незаметна такая особенная религия: какие трансцендентные верования отмечены в Японии, а какие в Китае? Когда это заметно четко, как, например, в двух европейских цивилизациях – западнохристианской и восточнохристианской, Тойнби никогда не удается выявить единый дух и веру, и из этого он выводит особые черты бытия или судьбу исторического индивида. Неизвестно, является ли внешнее преобладание религии связанным с причинным порядком или оно передает иерархию ценностей, установленных толкователем между различными видами человеческой деятельности. Когда в последнем томе своего произведения Тойнби внушает, что на историческом горизонте произойдет слияние цивилизаций и единой церкви, последователь Шпенглера превращается во внучатого племянника Боссюэ[62].

С тех пор как устранены два метафизических постулата Шпенглера – органицистская[63] метафизика культур, догматическое отрицание универсальности разума и истины, – больше не существует препятствия на пути человеческой целостности. Автономия развития, внутренняя связь, особенность цивилизаций существуют в общих чертах в фактах, но не так, чтобы обнаружить одно определенное значение. Цивилизации по своей природе не отличаются от других исторических индивидуумов, они более автономны и, естественно, менее связаны, чем совокупности низших измерений, более, чем смежное расположение, и менее, чем совокупность.

Этот отрицательный вывод присоединяется к суждению, которое могло бы быть подтверждено непосредственно. Это проистекает из истории, как из индивидуальной человеческой жизни: она не представляет собой ни реального, ни многозначного, эмпирически наблюдаемого единства. Поступки индивидуума вписываются в многочисленные совокупности. Наши мысли, вовсе не зацикленные на них самих, содержат в себе наследие веков. За время одной жизни обнаруживается единый неизменный стиль, который легче почувствовать, чем определить. Биографии, сводя события к личности, внушают относительное постоянство характера, или, говоря более нейтрально, метод противодействия, и создают эстетическое впечатление единства, так же как психологи или психоаналитики внушают неоднозначное единство судьбы, с которой каждый смиряется, поскольку многое испытал на себе. А то, что мелкий буржуа из Экса стал также художником Сезанном, – это опытный факт: целостность человека и художника не является иллюзорной, она почти не поддается разумению.

Элементы коллективной истории являются, хотя и в меньшей степени, связанными друг с другом, как и эпизоды судьбы отдельного человека. Коллективность понимается начиная с ее инфраструктуры: с организации труда до создания различных систем вероисповедания; пути понимания, может быть, не встречают непреодолимых препятствий, а также время от времени не обнаруживают необходимой последовательности.

Говоря другими словами, целостность смысла не рассматривается вне определения ценностей или иерархии человеческой деятельности. Марксисты, которые считают, что «экономический фактор» несет эту унификацию, смущенно смешивают главенство причины и главенство интереса, они каждый раз неявно призывают последнее, когда им показывают границы первого. Шпенглер представляет себе это единство значения, он делает его только правдоподобным с помощью биологической метафизики. И наконец, Тойнби намеревается найти эмпирическим путем эквивалент шпенглеровской доктрины: действительно, автономия, связь, своеобразие цивилизаций постепенно растворяются в процессе исследования. Если история, которую он прочерчивает, в конечном итоге сохраняет определенную структуру, это значит, что философ постепенно заменяется историком и что диалектика империй и церквей, обитель земная и обитель небесная, направляет и организует повествование.