Опоясан мечом: Повесть о Джузеппе Гарибальди

— Полковник Григг не говорил по-итальянски, он объяснялся с генералом по-французски. В этой дикой стране у него, по сути, не было собеседника, кроме меня. Даже не собеседника. Тасуя колоду, он размышлял вслух в моем присутствии. И этим, с вашего разрешения, сильно расширил мой кругозор. Я видел всю картину этой безумной войны сверху донизу. От главнокомандующего, президента Бенто Гонсалвиса, до последнего чернокожего копьеносца, какого-нибудь Агуяра, генеральского любимца и телохранителя. Я и сам, сэр, участвовал в сражениях и подставлял грудь под пули. Молитвами моей матушки Лавинии Смит я остался жив и невредим. Но еще более того, я слышал рассказы полковника Григга и о тех битвах, в которых не участвовал. Все как на ладони, сэр. Возьмите хотя бы сражение в департаменте Лажес, где победу решил Гарибальди. Там была такая болтанка, с вашего разрешения, полный ералаш. Сначала жители праздновали победу республиканцев, потом, когда нам пришлось отступить, дрожали, как осины на ветру. Те из них, кто похитрее — купцы, так сказать, негоцианты, — те просто перебежали к имперцам. Рыбак рыбака видит издалека, сэр. Своя рубашка ближе к телу. Позабыли и про фратерните и про эгалите. Ну а когда республиканцы снова вошли в город и увидели магазины, брошенные на произвол судьбы и полные товаров, тут уж эти, с вашего позволения, солдаты ринулись и очистили их до ниточки. За это я не могу их осудить, сэр. Это не грабеж, не мародерство, это экспроприация. Ничейное имущество — достояние победителя. Чего только они не нахватали! Шелка, вина, кружева, окорока, веера из страусовых перьев… Но кофейные мельницы, сэр, или медные ступки в заплечном мешке солдата — это выше моего понимания. Дикари, сэр, первобытные люди. Вот когда Гарибальди ожесточился, стрелял по своим. И все-таки, вы не поверите, он любил их! Последователь Иисуса Христа, я полагаю. Он рассуждал так: «Я враг абсолютизма, проще сказать, тирании и, стало быть, борюсь со всяческим угнетением. Мне, — говорил он, — приходилось удивляться на людей, иногда иметь к ним сожаление, иногда стрелять в них. Но как я могу ненавидеть их? Если я видел злобу, жадность, эгоизм, я приписывал это только несовершенству человеческой природы». Ну, скажу я вам, и навидался же он этого несовершенства! Другой бы на его месте просто озверел. Нужно сказать по справедливости, сэр, все эти республиканские братья, пока идет сражение, и храбрецы и патриоты. Но чуть неприятель отступил, они считают себя свободными и разбегаются по домам. Свободный солдат, сэр, вы слышали что-нибудь подобное? Свободный солдат по-нашему, по-европейски, — дезертир! Воля ваша, сэр, но человек в здравом уме и твердой памяти никогда не сможет догадаться о том, что случилось в департаменте Лажес. Судите сами. После победоносного вступления республиканских отрядов в Лажес имперцы отступили в соседнюю провинцию Сан-Паулу. Преследовать невозможно, пока не придет подкрепление — полк под командованием генерала Постинко. И можете себе представить, сэр, когда солдаты, сами освободившие себя от воинской обязанности, разбежались из Лажеса, то по дороге увлекли за собой и подошедшие войска генерала Постинко. В корпусе Гарибальди осталось человек семьдесят, ему пришлось удалиться из Лажеса в Риу-Грандийскую область. Весь успех похода в Лажес, кровь и жизнь сражавшихся людей — все развеялось бесплодно, как дым от моей трубки. И вы назовете это войной, сэр? Это кошмарный сон, а не война. Отступление неприятеля, его поспешный отход делается причиной отступления победителя и почти что разгрома его армии! Разгрома без единого выстрела! Воля ваша, сэр, но я мог принимать участие в этой забаве, только пока был жив полковник Григг.

— А как он погиб? — рассеянно спросил Мадзини, погруженный в свои мысли.

— С вашего разрешения, сэр, его разорвало на четыре части. Выстрел из пушки, заряженной картечью. Оторвало голову, а туловище — пополам, будто дровосек разрубил полено.

Смит, опустив голову, помолчал.

— Через два дня после его гибели, — продолжал он, справившись с волнением, — в Малакавию, где мы стояли, пришло извещение, что полковнику Григгу надлежит получить в Северной Америке огромную сумму. Миллионы, сэр. Генерал Гарибальди сказал, что хотя полковник Джон Григг и не успел получить свое наследство, но он приобрел наследие здесь. Лучшее наследие, какое только может пожелать человек с верой и убеждениями, наследие мученика, пожертвовавшего жизнью за несчастный, но великодушный и сильный народ. Красиво сказано, сэр? Слушая, я прослезился. Но если по совести… С вашего разрешения, я считаю, что живой таракан лучше мертвого льва. И если бы мне пришлось выбирать…

— Скажите, а как относился Гарибальди к этим неудачам, вызванным, по вашим словам, недисциплинированностью армии? — спросил Мадзини.