Его уже раздражала низменная здравомысленность Смита, и в то же время он слушал со все большим интересом, понимая, что ни в какой газетной корреспонденции, ни в одном письме от Кунео и даже самого Гарибальди он не найдет таких подробностей, не столкнется с таким, пусть вульгарным, но трезвым рассказом.
— Как относился Гарибальди? — переспросил Смит. — Как наш учитель Иисус Христос. Подставлял правую щеку. С терпением, мужеством и отвагой начинал все сначала. Я вырос в Англии, сэр, у нас ни одна уважающая себя женщина не согласится работать прислугой «за одну» — быть нянькой, кухаркой, судомойкой, горничной. А Гарибальди, прославленный воин, о котором пишут в газетах, сам шел на это. Превратности партизанской войны, сэр, описать невозможно. Ни один солдат не знает, кто он. Сегодня моряк, завтра кавалерист, послезавтра пехотинец. На все руки. В своем роде тоже служанка «за одну». Возьмем хотя бы лошадей, сэр. С вашего разрешения, их там, как у нас мух около мусорного ящика. Но дикие, сэр. Необъезженные. А генерал пользовался каждой передышкой в сражении, чтобы превратить эту непокорную скотину в образцовую кавалерийскую лошадь. Сам объезжал и солдат заставлял. Человек без претензий, но джентльмен. А самое удивительное — это его семейная жизнь!
— Он женат? Какое легкомыслие! — вырвалось у Мадзини.
— Золотые слова, сэр. Но может быть, все-таки легкомыслие не то слово. Где он нашел себе такую подругу? Святая Иоанна, сэр. Солдат и Мадонна в одном лице. Он ее увидел, полюбил и увел. И подумайте, у них ребенок! Во время переходов на привале она кормила грудью маленького Менотти, а босоногий, бородатый сброд забавлял малютку. Я всегда вспоминал поклонение волхвов. Евангельская картина, сэр. А вместо овец — мустанги. Или еще: переправляемся вброд через бурную горную реку. Впереди полководец и вождь. На шее у него болтается, как мешок, косынка, а в ней младенец. Отец согревает его своим дыханием, лошадь спотыкается, еле бредет по скользким камням. Если этот ребенок выживет, с вашего разрешения, я буду очень удивлен.
И, склонив голову набок, он снова испытующе посмотрел на Мадзини, как бы желая проверить, оценил ли он его пророчество. Не поняв, что означает печально-непроницаемое лицо собеседника, Смит со вздохом продолжил рассказ: