Опоясан мечом: Повесть о Джузеппе Гарибальди

В мирное время в таких «саладейро» — хозяйствах, какое он видел в Гуалегуае, — каждое утро посылали на убой сотни животных. И Гарибальди иногда приходило в голову, что все беды, обрушившиеся на этот народ, были расплатой за муки тысяч живых существ.

И сейчас, глядя на кровавую тропу, он думал о том же. Он понимал, что смерть не более как преобразование материи из одного состояния в другое, но муки всего живого, которыми сопровождается этот «переход», каждый раз заставляли его содрогаться — эти рваные раны, отрубленные от туловища головы, обгорелое мясо, распухшие животы павших коней — зачем все это? Если живая природа может мстить, то месть ее должна быть обращена на всех, кто причиняет страдания.

Он то отставал от стада, то в нетерпении обгонял его даже на половину дневного марша. Тогда ему лучше думалось. Шесть лет… Борьба как будто оказалась бесплодной. Знамена свернуты. Что же было виной поражения? Невежество крестьян? Незрелость нации? Разлад хозяев и работников? Или непоследовательность, половинчатость решений руководителей, все время упускавших победу, как рыбу из рваных сетей? Какой урок должен он сам извлечь из этой трагедии? Урок для будущего, если когда-нибудь придется снова. Впрочем, разве можно считать бесплодными испытания сражавшегося народа, короткие радости его побед, долгую горечь поражений? Революции не бывают напрасными — так сказал Мадзини. Все живет веками в памяти людей, значит, и эти годы прожиты не зря.

Еще он думал о беспощадной краткости человеческой жизни. Молодой красавец Россетти. Луиджи Карнилья. Негр-великан Майкл — ядром ему просто отрезало голову. Утром хохотал, сверкая зубами, за похлебкой говорил гортанным голосом: «Кто умрет за свободу — считай прожил достаточно!» Джон Григг… О, этот мартиролог можно продолжать бесконечно. И надо, надо продолжать — мертвые живы, пока о них помнят.

Риу-Негру — широкая и мутная, быстрая река. Он повернул коня, беспокоясь за судьбу стада у переправы. В желтом облаке пыли он слышал тревожное мычание, там шла печальная кутерьма, конные гуртовщики что-то кричали ему с другого берега, он не слышал — его конь приветливо ржал навстречу стаду, тянулся к воде. Гарибальди похлопал его по шее, он подружился с ним в пути.

Босая женщина с ребенком на руках прошла к причалу и улыбнулась ему на ходу. Напомнила Аниту. Потом он увидел ее еще раз в собравшейся толпе. Похоже, что она тоже искала своего. Гуртовщики — местные люди. Он один здесь чужой. Но не следовало так думать о себе, а надо снова, как шесть лет назад, как три года, как месяц назад, предвидеть, вдохновлять, приказывать.

Бурное течение Риу-Негру пугало быков, ни один не хотел первым входить в воду. Гарибальди издали видел, как они убегали в лес с неожиданным проворством, странной рысцой, ломая заросли прибрежного кустарника. Слышались выстрелы бичей, свирепые крики гуртовщиков, лай овчарок, ржание коней.

Только под вечер сумели сколотить большой плот и стали по частям загонять на него стадо. Но на третьем рейсе плот расползся, и поток на стрежне с ужасающей скоростью понес утопающих животных вниз по течению. Человеческих жертв не было, но когда удалось переправить все уцелевшее, потери оказались огромными. Погибла — утонули, разбежались — почти половина стада.

Повесив на веревках у костра мокрые лохмотья, Гарибальди с главным гуртовщиком жарили мясо и пили. Таких он уважал. Поджарый, терпеливый, двужильный «трупьерро» мог на вьюках перевезти из конца в конец Бразилии свою семью и прокормить ее бог весть чем. Сильный человек, на таких земля держится. Он больше хозяина был удручен катастрофой, и Гарибальди обнял его и расцеловал в усы.

— Разорение — это у нас фамильное, — говорил Гарибальди, — мой покойный друг Луиджи Россетти всегда жаловался: «Нет у тебя, брат, этакой спекулятивной жилки». И верно, отцовский каботаж из Ниццы в Сицилию и обратно тоже почти всегда приносил одни убытки. А теперь оказалось, что я и не гуртовщик. Что поделаешь, у всякого свое призвание. За неудачливость тоже надо расплачиваться, как за наивность и простодушие.

Всю дорогу быки падали от бескормицы, от трудных речных переправ. Простым глазом было видно, что до места им не дойти.

И в самом деле, в Монтевидео Гарибальди доставил одни шкуры — триста бычьих шкур. И свою собственную, темную от ожогов.

2. В клетке птицу не держать

В тот день, когда Гарибальди вошел в дом своего друга Наполеоне Кастеллини, приютившего Аниту с ребенком, на окраинах Монтевидео шла стрельба. Говорили, что люди партии федералистов жгут дома людей партии унитариев.

Снова война. От нее никуда не уйти.

С тех пор как в 1816 году земли, лежащие на берегах Ла-Платы, ушли из-под власти испанской короны, ничто здесь не установилось, не утряслось, жестокие распри не прекращались. Восточная республика Уругвай пылала в междоусобной войне.