Опоясан мечом: Повесть о Джузеппе Гарибальди

Ворота были заперты еще до темноты, ставни закрыты. При свете трех свечей потешный человечек Кастеллини суетливо уставлял стол местными яствами, рассказывая о бедственном положении в городе эмигрантов, сбежавшихся со всей провинции. Их здесь много — итальянцев, французов, испанцев. Куда им деваться. Хозяин дома мешал Гарибальди насладиться встречей с семьей. Джузеппе только улыбался в бороду, искоса поглядывая на Аниту. Она нарядилась для встречи в платье гранатового цвета, на плечах пожелтевшая блондовая косынка, дегтярный глянец зачесанных назад волос. Совсем молодая матрона, проведшая всю жизнь в холе и достатке. Жена Наполеоне, добрая хозяйка дома, пыталась унять болтливого мужа — куда там! Итальянцы и французы, рассуждал Наполеоне, в случае большой войны, конечно, примкнут к генералу Рибейре, потому что он действительно борется за независимость молодой нации, но испанцы, разумеется, переметнутся на сторону генерала Орибе, за ним — сила: вся Аргентина во главе с диктатором свирепым Росасом. Вот ведь стреляют же! Опять стреляют!

Как многие обыватели, давно и оседло живший в Монтевидео Наполеоне находился в курсе всех политических новостей и отлично разбирался в обстоятельствах начинавшейся войны. Что там Рибейра или Орибе! Они всего лишь интриганы и властолюбцы. Надо копать глубже. Сказочные богатства беззащитной страны — вот в чем корень вопроса! Кому владеть? В лесах — вековые кедры, пинии, черный лавр, в долинах — финиковые рощи, фруктовые сады, а в горах — золото, серебро, медь, свинцовые руды. Вот почему стреляют. Вот почему «свой» генерал Орибе по указке аргентинского диктатора Росаса терроризирует народ. Как только его солдаты занимают город, лозунг у них один: «Больше виселиц!»

Так провели свой первый вечер Джузеппе и Анита под аккомпанемент постепенно утихавшей стрельбы и все возгоравшихся монологов хозяина.

Маленький Менотти, одетый, как девочка, в розовое платье, терпеливо сидел на высоком стуле, перебирая толстыми ножками в белых чулочках, и вдруг протянул Наполеоне пустую бумажку из-под конфеты. Всех рассмешил. И снова очередной политический тост хозяина и его низкий поклон в сторону рыцаря свободы Джузеппе Гарибальди.

Отец взял Менотти к себе на колени, и малыш старательно разнимал его пальцы, сжатые нарочно в кулак. Над сильным кулаком отца трудились пальчики-червячки. Разжимали по одному — первый, второй, третий. Левая отцовская рука обнимала малыша и, кончив с одной рукой, ему надо было повернуться, чтобы достать вторую. Она была разжата, и Менотти так же старательно стал собирать отцовские пальцы в кулак. И опять его слушалась могучая мужская рука, собирались в кулак сильные пальцы — один, другой, пятый.

Только поздно ночью, обессилев в объятиях Аниты, Гарибальди шепотом, чтобы не разбудить спящих, обсудил с ней дела земные.

— Денег хватит рассчитаться с долгами. Ну а дальше? Ничего, завтра же я найду работу в городе, будем жить, как люди… Что ж такого, что я генерал, милая? Я могу торговать итальянским тестом с лотка. Или руанскими тканями… А потом будет свой дом, свой сад. Менотти не будет мокнуть под дождем, как было там, в Риу-Гранди. Будет совсем неплохо.

— Мне ничего не нужно, — шептала Анита. — Только чтоб ты был рядом. Я не Жанна д’Арк. Ты только сбрей бороду и оставайся со мной. И я буду счастлива…

В первый раз он чувствовал: Анита плачет. Это слезы радости — успокоил он себя. Сильная натура, она знает, когда можно себе позволить быть слабой.

Однако дом Наполеоне нужно было покинуть. Как ни радушны земляки, а чужой кров всегда протекает. Анита снова ждала ребенка. Денег от продажи шкур едва хватило на долги, на одежду и кое-какую утварь. Два-три месяца в доме царила видимость благополучия. По вечерам в свете трех свечей на столе даже поблескивала посеребренная ваза, пламенели оранжевые апельсины и с запотевшим голубым налетом сине-черные кисти винограда.

Проторговавшись с лотком на базаре, генерал нашел работу учителя математики в учебном заведении Паоло Семидеи. А всего-то педагогического опыта у него было несколько месяцев гувернерства у ломбардцев на берегах Босфора. Все возвращается на круги своя. Сколько лет ему было тогда? Не поздновато ли сейчас начинать прежнюю жизнь, да еще какую увлекательную: жизнь уругвайского законопослушного педагога, едва сводящего концы с концами чиновника на ниве просвещения. Директор пансиона, долгоносый журавль в черном фраке, с такой напыщенной строгостью относится к преподаванию наук в своем заведении, что становится и смешно, и грустно. Черта ли этим помещичьим сынкам в геометрии и катехизисе, когда со школьной скамьи швырнет их в мясорубку гражданской войны! Учили бы их лучше, как объезжать диких лошадей или строиться в каре перед атакой. Но нет, догмы, правила, требник! И чтобы все было, как в феодальном Мадриде полвека назад! Скука! Был бы один, ни минуты не раздумывал — все побоку!