Опоясан мечом: Повесть о Джузеппе Гарибальди

На площадях жгли кареты кардиналов. Трещали в огне кузова, лопались стекла дверок, дымились атласные подушки. И опять кричали:

— Не жгите карету папы! Давайте сохраним ее в подарок Христу.

Народ был охвачен ожиданием радостных перемен.

А в это же время из-за стен Гаэты папа посылал проклятия и угрозы всем бунтовщикам. В своей аллокуции он утверждал, что вынужден был уступить требованиям, которые преследуют цель „разжечь смуты, уничтожить основы справедливости, добродетели, честности, религии и ввести, распространить и насадить повсюду, нанося тем самым огромный ущерб всему человеческому обществу, ужасающую социалистическую или даже коммунистическую систему, в принципе несовместимую с понятием о праве и противоречащую самому здравому смыслу“.

Представь себе, что твой покорный слуга тоже оказался до некоторой степени жертвой разгула, охватившего Рим. В полночь два солдата вышибли ворота моей конюшни. Сержант вошел к лошадям и вывел трех лучших жеребцов. Он сказал, что забирает моих коней во имя истины и справедливости. И замахнулся на меня палашом. Если ты помнишь, в Туринском военном училище нам внушали, что оружие служит защите государства, законы — его славе. Но я не спорил. Хотя должен сознаться, про себя считал, что истина — это удел мудрецов, а право быть свободным не должно принадлежать конокрадам. Впрочем, я теперь как-то нетвердо представляю, что же такое истина и справедливость. Мои кони были так хороши, что я дал им человеческие имена: Конти, Гвидо и Марио. У рыжего красавца Марио была чудесная грива и кремовый атласистый хвост, мерцавший в ночи, как Млечный Путь.

Печальные воспоминания о сведенных со двора лошадях лишают меня энергии, но я не могу не рассказать тебе о высокоторжественном дне пятого февраля. Это был день открытия Учредительного собрания. Графоманская обстоятельность в эпистолах, к тому же повествующих о событиях исторических, кажется, единственная добродетель бездельников. Надо же и нашему брату обладать какими-нибудь добродетелями.

В тот день Рим был украшен флагами, и весь город высыпал на улицы. По Корсо не могли проехать экипажи. Толпа запрудила мостовую. Как говорится, яблоку некуда было упасть.

Учредительное собрание открыл Армеллини, старый адвокат, который в своей благостной речи весьма красноречиво обрисовал всеми ожидаемое воскрешение страны. О, Риссорджименто! Не туринское ли это изобретение? Не задевает ли твое самолюбие простодушное жонглирование терминами, принадлежащими Пьемонту? Идеи так же легко меняют своих владельцев, как и лошади. Ладно. Не буду тебя дразнить. Желание уязвить увело меня от самой эффектной сцены.

Еще до открытия собрания в зале появилась могучая фигура некоего краснорубашечника. Но это был всего лишь адъютант полководца. А на его плечах возвышался еще более эффектный воин — сам легендарный „герой Монтевидео“. Оказывается, Гарибальди страдает ревматизмом, обретенным в джунглях и болотах Нового Света, и он не мог в тот день передвигаться самостоятельно. Не знаю, видел ли ты его? Кажется, он не задержался в Пьемонте. Мне тоже не пришлось его лицезреть, кроме как на портретах. Но знакомый художник с восторгом описывал его внешность — это нечто из рыцарских романов. Представь себе — открытый смелый взгляд голубых глаз с фиолетовым отливом, золотистые волосы, усы, борода. Лицо, покрытое красноватым загаром, какой бывает только у блондинов. Он тоже был одет в красную блузу, на голове — маленькая черная шапочка с перьями. Собрание встретило его овациями, даже стоя. Я знаю, что говорить с тобой о живописности все равно что слепому объяснять, что такое радуга. Но, признаюсь, даже меня, закоренелого скептика, несколько взволновала эта картина. Называйте его как хотите — пиратом, кондотьером, диким гверильясом, предводителем шайки бандитов. Но есть в этом человеке, в этом рыцаре без страха и упрека какое-то идеальное выражение итальянского характера. И конечно же он первый выступил после Армеллини и предложил, по его мнению, единственную подходящую для Рима форму правления — республику. И без особых дискуссий республика была декретирована сто двадцатью голосами против двадцати двух.

Кстати сказать, меня это не удивило. Как не удивило и скудоумие Пия. О, эти владыки мира! Ведь папа сам помог крайним левым добиться такого результата. Послал из Гаэты энциклику, в которой обещал отлучить от церкви всех, кто примет участие в избирательной кампании. Выбил оружие из рук своих приспешников!