Опоясан мечом: Повесть о Джузеппе Гарибальди

— Хотел бы я знать, кто может сделать Карла Альберта более решительным, а Хшановского — талантливым…

В Риме давно знали, что главнокомандующий разгромленной пьемонтской армией Хшановский не отличался ни доблестью, ни талантом полководца.

Мадзини подошел к Саффи, положил ему руку на плечо:

— Вы прекрасно понимаете, Аурелио, что речь идет не об этих ничтожествах. Когда я говорю о вере, я имею в виду будущее Италии и нашу сегодняшнюю работу.

— К несчастью, успех нашего дела почти целиком зависит от этих ничтожеств. В Гаэте, в папском дворе, радуются поражению Карла Альберта. У нас остались одни враги. А где же союзники?

— Пьемонт тоже не был союзником Римской республики.

— Но так же, как и мы, стремился к независимости Италии. Я только повторяю ваши речи в палате.

— За нас республиканская Франция! Не думаю, что в Гаэте сплошная идиллия. Туда ездят на поклон аристократы, мечтающие в Париже о реставрации Бурбонов, но французское правительство отнюдь не мечтает об усилении Австрии. Старая соперница на европейском ристалище всегда опасна… Невероятно! — вдруг перебил он себя. — Всего четыре дня! — и повторил по-французски: — Jncroyble!

Он нервно дернулся, будто освобождая шею. Саффи заметил, что воротник ему вовсе не узок, он даже болтался вокруг бледной шеи с острым кадыком. В этом было что-то детское и старческое одновременно. Как он похудел за каких-то две недели в Риме! Узкая рука с вечной сигарой дрожит, пепел падает на колени. Не надо с ним спорить. И, помолчав, Саффи сказал:

— Не кажется ли вам, Джузеппе, что мы в триумвирате три жреца нового храма человечества? Только… храм-то еще в голове.

— Вчера впервые побывал в Пантеоне, — сказал Мадзини, и было непонятно, отвечает ли он Саффи или думает вслух. — Я попросил кучера заехать за мной рано — до начала работ. Перед Пантеоном каменщик мостил мостовую. И я подумал о каторжной жизни этого человека, который даже не поднял головы, не обернулся на меня и мою карету, о его беспросветной нищете. Мне захотелось преклонить колени перед ним. К чему мне те великие, которые покоятся в Пантеоне? И я вернулся в карету.

«Как он темно говорит, когда дело доходит до человечества!» — Чтобы переменить разговор, вздохнув, Саффи сказал:

— Вы, как всегда, правы. До конца нам еще далеко. И, следуя вашему совету, не спеша и не отдыхая, перейдем к текущим делам.

— Что-нибудь требует коллегиального решения? — спросил Мадзини, чуть улыбаясь.

О, этот Саффи! Когда он пускается в дебри философии, подумаешь — Робеспьер. А дойдет до дела — мухи не обидит. Ищет коллегиальных решений и всегда находит смягчающие вину обстоятельства.

— Кардинал Ферретти, двоюродный брат Пия, — заговорил Саффи, — на тайных собраниях призывал к союзу с Австрией. Он находится в постоянных сношениях с Гаэтой. В дни либеральных реформ он кричал: «Положим мушкет на плечо и покажем Европе, на что мы способны!» А теперь поворот на сто восемьдесят градусов. Опасная фигура.

Нельзя было понять, слушает ли его Мадзини. Он уставился в высокое окно, где между разорванных крутых черных туч пробилась луна. И отозвался не сразу.

— Что же вы предполагаете делать?

— Я думаю… Я считаю, что его надо выслать за пределы республики.

— И только? За измену родине?

— Хотя мы с вами иногда спорим, но я привык руководствоваться в работе вашим правилом: непримиримость в принципах и снисходительность к лицам.

— Ну, к этому лицу мы не допустим снисхождения. Что же касается убеждений, я не собираюсь отказываться от них. К сожалению, находятся люди, которые считают, что эти принципы ставят наше дело под угрозу. Вот, посмотрите-ка, что пишет Феличе Орсини, — и он протянул Саффи толстый конверт с надломанной сургучной печатью.

— А кто этот Орсини?

— Молодой энергичный офицер из старинной дворянской фамилии. Был приговорен к пожизненной каторге по делу, странно именовавшемуся «Заговор против всех правительств Италии». Он выпущен после амнистии. Человек незаурядный, преданный республике. Только…

— Что только?

— Не дорожит своей жизнью. Но кажется мне, не дорожит и жизнью ближних. В каком-то смысле тоже опасный человек. Читайте его письмо. Факты не новые, но ставшие уже предметом общего беспокойства.

Орсини писал о безвластии, царившем в провинциях Римской области. Пользуясь бездействием губернаторов и попустительством уцелевших на местах папских чиновников, преступные элементы осуществляют настоящую вендетту, вырезают и грабят целые семьи. Муниципальные власти смотрят сквозь пальцы на кровавые преступления, если только не поощряют их. Орсини критиковал правительство и за беспорядки в воинских частях: назначения на высшие должности даются тем, кто сам настаивает на собственном повышении. За каждой строчкой письма чувствовалась тоска по «твердой руке».

— Что же вы написали в ответ? — спросил Саффи, складывая письмо.