Опознание. Записки адвоката

Короче говоря, прапорщик увязался за некоей ни в чем неповинной женщиной, которая шла себе домой с работы. Женщина была как женщина, довольно, впрочем, молодая, но неяркая, как и весь окружающий пейзаж петербургской спальной окраины. Этакая серенькая мышка, семенящая из последних сил, оставшихся после рабочего дня, по серому щербатому асфальту. Она шла спокойно, со скромным достоинством, не думала, разумеется, ни о каких приключениях, тем более весеннего плана, хоть и была, как выяснилось позже, «брошенкой», то есть оставленной, и не реагировала так болезненно-остро, как прапорщик, на жизнеутверждающее буйство весны. Она не отвлекалась даже на таяние помоек, что было куда труднее, просто шла домой, и все. Прапорщик, не вмешайся в дело тот самый импульсивный позыв, едва ли нацелился бы на такую трудноразличимую, слитую с серым фоном мишень, тем паче, что дома его ждала жена, очень привлекательная женщина и прекрасная хозяйка. Петрищенко, как опять-таки выяснилось несколько позже, выбрал ее не по расчету, не в силу безвыходного стечения обстоятельств – того самого, которому благодарное человечество обязано большинством стабильных браков, – но, совсем наоборот, повинуясь вспыхнувшему чувству, воспринятому прапорщиком, по крайней мере тогда, как любовь. Но импульс вмешивается когда захочет, а отказать ему бывает очень трудно, чтобы не сказать невозможно. Где-то глубоко-глубоко, в потаенных недрах унтер-офицерской души, куда не достигает свет, произошла схватка, мучительная и скоротечная, словно чахотка былых времен, ftisis florida. Воинская дисциплина, проникшая в плоть и кровь Арнольда, требовала безусловного выполнения приказа; инстинкт самосохранения, более древний, чем самые темные недра души, вступив в коалицию с природной ленью Петрищенко, рекомендовал не делать глупостей с непредсказуемыми последствиями и идти домой. Если прибегнуть к ретроспективному анализу или, проще говоря, сообразоваться с прямолинейной стремительностью последовавших событий, придется признать, что весна победила рассудок с сухим счетом. Оглушительная победа! Не потеряй прапорщик способность соображать, не превратись он в бестолковую марионетку, управляемую невидимой, но мощной рукой, он наверняка вспомнил бы уроки истории военного искусства и знал бы, с чем сравнить эту изумительную победу одного инстинкта над другим… ведь это была точь-в-точь франко-прусская война 1806 года, когда самопровозглашенный и, более того, самокоронованный император французов за каких-то шесть дней прихлопнул державу Фридриха Великого, Пруссию то есть, как будто это была и не держава совсем, а просто контур на карте Европы! Прапорщик Петрищенко настиг жертву в подъезде ее дома и прямо там, в тошнотворной парадной тоскливой, как саркофаг, хрущевской пятиэтажки, не то чтобы недолго думая, но не думая совсем, изнасиловал и ограбил серую мышку…

Именно – «и ограбил»! В своей кульминационной точке, таким образом, эта крошечная история приобрела совершенно неожиданный и, признаемся себе честно, неприятный привкус. Всего несколькими строчками выше прапорщик казался нам не слишком, может быть, симпатичной, но совершенно беззащитной жертвой весны, не знающей преград и не терпящей возражений! Не случайно поэт Александр Блок так высоко ценил ее мощь, говоря: «О весне без конца и без края!», не напрасно приветствовал ее многозначительным «звоном щита»! Арнольд Петрищенко, будучи человеком глубоко посредственным, не обладал божественным даром мысленного преображения действительности в изысканные образы, не был вооружен ни мечом гипербол, ни щитом метафор. Ему, выходит, нечем было приветствовать весну, кроме беспрекословного повиновения да приглушенного позвякивания связки ключей в кармане, очень, очень отдаленно напоминавшего звон щита! И ключи тихонько, но исправно звякали, пока прапорщик трусил к своей равномерно удаляющейся одиночной цели, непостижимым образом обрастая на ходу густой шерстью, припадая на непредназначенные для ходьбы верхние конечности и в последнем счете ничем не отличаясь от потерявшего голову кобеля, который, не разбирая дороги, несется за пустующей сучкой… Любовный гон всегда безумен и, следовательно, опасен! Тот же кобелек, преследуя вышеозначенную суку, вполне может перебежать дорогу вдали от зоны пешеходного перехода и оказаться в опаснейшей близости от сверкающего черным перламутром громадного «мерседеса», несущегося вперед под управлением авторитетного владельца, чей лицевой череп неподвижен, как смерть, а затылочная часть поражает невероятным, прямо-таки портретным сходством с ляжкой дикого кабана. Такой и породистую собаку переедет, не моргнув глазом, что уж говорить о людях и дворнягах!