Оппенгеймер. Альтернатива

– Только четырьмя! – возразила она, но все же принялась подсчитывать в уме, вращая при этом голубыми глазами. – Э, нет, ты прав. Пять. Но не с тобой, – добавила она с полуулыбкой.

– Каждый из них поставил тебе выпить, – сказал он. – Я не собираюсь.

Она крутнулась на табурете и повернулась лицом к нему.

– Почему?

Он указал на вентилятор под потолком. К нему были приделаны три лампы, убранные в плафоны в форме тюльпанов; из каждого падал вниз конический луч, отчетливо видный в дымном воздухе.

– Знаешь, – сказал он так, будто продолжал давно начатый разговор, – ты могла бы возразить, что свет трудолюбивее всех и вся во вселенной. И правда, нет ничего быстрее – почти семьсот миллионов миль в час. Но на самом деле он очень ленив. Он выбирает для движения самый простой из возможных путей. Это называется принципом наименьших усилий. Я тоже сторонник этого принципа, и поэтому ты не получишь от меня бесплатно ничего, кроме урока физики.

Она разглядывала его, сморщив нос:

– Ты изучаешь физику?

Случалось, что Фейнмана принимали за студента – ему еще оставалась неделя до тридцати, а он еще и выглядел моложе своих лет, – и он частенько не исправлял этой ошибки. Закадрить старшекурсницу было гораздо легче, если она принимала его за студента и не знала, что имеет дело с преподавателем. Но после унизительного провала на конференции в Поконо он испытывал непреодолимое желание утвердить свой статус.

– Нет, я преподаю физику.

Она скривила насмешливую гримасу и принялась рассматривать его еще пристальнее, вероятно, пытаясь отыскать морщины.

– Пусть будет так.

«Я очень давно не писал тебе – почти два года, но я знаю, ты извинишь меня, потому что понимаешь, что я упрямец и реалист; я думал, что писать не было смысла».

– Теперь-то можно сознаться, – сказал Дик, впервые посмотрев прямо в лицо блондинки, – я работал над атомной бомбой.

– Ну, теперь я точно вижу, что ты прикалываешься. Бомбу делал Ханс Бете, а у тебя вовсе не немецкий акцент, а нью-йоркский, да и молод ты слишком.

Фейнман почувствовал, что его губы против воли искривились в печальной усмешке. Да, здесь, в Итаке, Бете был знаменитостью; все знали, что прежде он возглавлял технический отдел в Лос-Аламосе. Но Дик привык воспринимать Ханса и прочих, присутствовавших на конференции в Поконо, включая Бора, Дирака, Оппенгеймера, Раби, Теллера и бывшего своего научного руководителя Джона Арчибальда Уилера, как коллег, как сотоварищей по работе – как равных. Но в Поконо Эдвард Теллер набросился на него почти сразу же, как только Дик взялся за объяснение своего нового метода построения диаграмм взаимодействий частиц в рамках квантовой электродинамики.

«А как же принцип исключения?» – резко спросил Теллер.

Дик покачал головой. «Это не имеет…»

«Откуда вы знаете?» – рычал венгр.

«Я знаю. Я работал…»

«Ха! – перебил его Теллер. – Этого не может быть!»

Дик пытался продолжать, пытался объяснить простоту, ясность своего нового метода, но собравшиеся гении просто не воспринимали его слов. Он повернул голову и еще раз посмотрел на сидевшую рядом с ним девушку. Внешность ее можно было бы охарактеризовать словами «между милашкой и красавицей», возраст двадцать – двадцать один год, и в ней угадывались, пожалуй, голландские корни. Он не спрашивал ее имени и, конечно же, не собирался называть свое, так как неизбежно услышал бы, что его фамилия ей неизвестна, и поэтому решил мысленно назвать ее Хайди.

«Но теперь, моя дорогая жена, я знаю, что пришла пора сделать то, что я так долго откладывал и что так часто делал в прошлом. Я хочу сказать тебе, что люблю тебя. Я хочу любить тебя. Я всегда буду любить тебя».

– Ты знаешь, кто такой Пауль Дирак? – спросил Дик и после ожидаемого отрицательного покачивания хорошенькой головки продолжил: – Он получил Нобелевскую премию по физике. У него множество достижений, и, в частности, он предложил концепцию антиматерии.

– Неужели? – отозвалась Хайди. – Я больше за нормальную материю. – Она подмигнула. – Все же лучше, чем ничего.

А ведь она не глупа! Фейнман рассмеялся. Девушка восприняла его смех как знак одобрения, еще немного повернулась на стуле, и ее правое колено, прикрытое серебристой тканью, прикоснулась к его левому колену в джинсах.

– Антиматерия ничем не отличается от обычной, – сказал Дик, – кроме знака заряда.

На стойке лежала стопка белых бумажных салфеток; можно было подумать, что это место предназначено для занятий физикой.

Дик схватил одну и достал из нагрудного кармана видавшую виды авторучку. В левом нижнем углу салфетки он нарисовал строчную букву «е», фиолетовые чернила растеклись, заполнив петельку. Справа от верхнего края буквы он начертил минус