Оправдание капитализма в западноевропейской философии (от Декарта до Маха)

И такова именно общая позиция, занятая Кантом. Но двойственность эта не мешала и не мешает идеологам определенных групп буржуазии считать его философскую систему наиболее совершенной и наиболее грандиозной из всех систем, созданных на протяжении истории философии. Действительно, главнейшие проблемы мануфактурного мышления в ней подчеркнуты ярко: это – проблемы о строгой соразмерности, согласованности, иерархии частей организованного целого, о «внутренней форме» – силе, заложенной в основе организма и дирижирующей им.

IX Фихте, Шеллинг, Гегель

На сцену выдвигаются опять «внутренние противоречия», решающие, согласно традиционному взгляду, судьбу философских систем. Учение Канта признается неудовлетворительным – не достаточно последовательным и прямолинейным.

«В системе его не находили целостного понятия замкнутого единства; полагали, что своим анализом и расчленением он нарушил живую связь духа, и поэтому искали теперь таких идей, которые бы способны были обнять собою сполна – и притом по возможности сразу – все содержание духовной жизни…Уже с чисто научной точки зрения критическую философию считали неудовлетворительной, раз не все принципы ее могут быть выведены из одного абсолютного принципа. Обстоятельство, воспрепятствовавшее Канту придать такую формальную законченность его философской системе, усматривали в сделанном им допущении, что познание всегда постулирует известное нечто, лежащее за пределами его самого, такое нечто, к которому мы никак не можем подойти ближе, но которое, напротив того, от нас ускользает – это вещь в себе. А такое допущение и привело к самопротиворечию в философии Канта и находилось, кроме того, в связи ни с чем не обоснованным различием, которое он полагал между содержанием формой познания»[45].

Возникают системы так назыв. объективного идеализма. Дуализм духа и «вещи в себе», формы и содержания познания «преодолевается»: вводится понятие абсолюта, который обуславливает собою все противоречия и всё многообразие духовной и мировой жизни.

Правда, при объяснении генезиса названных систем, цитированный нами автор, не довольствуется простым указанием на «внутренние противоречии» кантовской доктрины, как на фактор, определяющий развитие послекантовской философии. Он в данном случае идет несколько дальше цеховых специалистов по части «обзоров» философских движений и пытается связать учение новой школы мыслителей с исторической средой, с теми «мотивами, которые вообще присущи были духу, потребностям и направлению целой эпохи». Он находит, что широкий размах, «смелость» обобщений, характеризующие объективных идеалистов или, как он предпочитает их называть, «романтиков», вытекают из революционных течений конца XVIII ст. «Конец XVIII столетия был временем могучего движения. Французская революция возбудила умы. Она ниспровергла все, что держалось прочно до тех пор, и захотела перестроить на новой почве все человеческое общество. Даже там, где ее практические идеалы и выводы не получили признания, они все-таки внушили свое стремление к абсолютным точкам зрения, к проведению без оглядки раз выставленных принципов. Столь часто применявшееся сравнение спекулятивного движения в Германии с современным ему революционным движением во Франции – более чем простая аналогия»[46].

Бесспорно, объективные идеалисты проявили немало смелости в среде спекулятивных построений. Бесспорно, нечто общее между французским революционным движением конца XVIII ст. и немецким философским движением начала XIX ст. имеется. Но только это «общее» отнюдь не позволяет проводить никаких рискованных параллелей. Оно сводится к тому, что оба означенных движения – симптомы развития промышленной, капиталистической буржуазии: далее идут различия. Стремление объективных идеалистов к абсолютным точкам зрения как раз ничего общего с революционным темпераментом и революционными начинаниями французской буржуазии не имеет. Французская буржуазия ставила своей задачей решительную борьбу против опеки государства над промышленностью, против промышленной регламентации, установленной старым режимом. Если раньше, при своих первых дебютах, французская мануфактура мирно уживалась с автократической монархией, не только не протестовала против попечительных мероприятий ос стороны последней, но даже находила их весьма желательными для себя, то теперь французский капитал достиг значительной степени устойчивости и эластичности, и вмешательство со стороны правительства в его дела он считал уже слишком тяжелым бременем. Еще физиократы, как известно, провозгласили принцип: «руки прочь!», «lassez faire!». Немецкий каптал, идеологами которого выступают объективные идеалисты, напротив, исповедовал веру в спасительное действие правительственной опеки.